…Она вспомнила, как совсем недавно, в прошлую среду, кажется, она заскочила к Людмиле после работы. Без всякой причины, просто так, посплетничать. И Людмила рассказала ей, что антоновский Женька спутался с медсестрой с их же «Скорой помощи». Антон очень переживает.

– Пора привыкнуть, – хладнокровно сказала Римма.

– Пора-то пора, но, как говорит мой Алексей Генрихович, всякий раз надежда побеждает опыт. Он клянется, что в последний раз, бьет себя в грудь, Антон и верит…

Они пили чай из смородиновых листьев. Людмила достала из серванта красивую коробку с печеньем.

– У тебя что, гости были? – спросила Римма, рассматривала коробку.

– Алеша заходил, – ответила Людмила.

– Праздник, однако.

– Он теперь реже приходит, – грустно сказала Людмила. – Он теперь политик, выборами занят, да и теща у них гостит. Они все время то в театр, то в гости. Семья!

– Что у вас?

– А что у нас может быть? Ничего. Алеша хороший человек. – В голосе Людмилы была печаль.

– Жену бросать не собирается?

– Вряд ли. Она у него вторая, намного моложе. Ты знаешь… – сказала она после паузы, – они странные, эти мужики. Алеша – как ребенок, не понимает…Приходит вчера, приносит три кольца. Два золотых и платиновое…

– Тебе?

– Нет, что ты! Взял у знакомого ювелира специально, чтобы мы с ним выбрали, какое подарить его жене на день рождения. Ей в марте исполняется тридцать, круглая дата, юбилей. Представляешь? – Людмила смотрит на Римму круглыми грустными глазами.

– Он что, совсем охерел? – удивилась Римма. – Ну и как, выбрали?

– Выбрали. Мне понравилось платиновое с сапфирами и бриллиантиками, такая прелесть! Веточка – листики темно-синие, а бриллиантики – как роса. Алеша сказал, что ему оно тоже нравится. Очень благодарил, сказал, что у меня прекрасный вкус… – Голос у Людмилы дрогнул.

– Он что, псих? Совсем сбрендил?

– Говорит, закатывает своему Рыжику – он ее Рыжиком называет – банкет в «Английском клубе». А там цены, сама знаешь, просто бешеные. Говорит, на сто человек!

– Да врет он все! Это же какие дурные деньжищи!

– Не врет, у него сейчас много денег. Приносит всякие деликатесы, платит за Митькины компьютерные курсы. (Митька был сыном Людмилы, тринадцатилетним оболтусом.) И компьютер привез, не новый, правда, но вполне еще хороший. Леша добрый.

– А кольца?

Людмила вздыхает.

– Знаешь, он как ребенок. Ребенок отрывает лапки у мухи из любопытства, а не со зла. Так и Леша. Он думал, что я буду… довольна.

– Оказанным доверием?

Людмила кивнула.

– Понятно. Так что там за сестричка? – Римма с маху переменила тему.

– Какая сестричка? – Людмила уже забыла про Женьку и его новый роман.

– Женькина!

– А! Ты должна ее помнить, она у них на даче была прошлым летом, когда мы Женькин день рождения справляли.

– Не помню!

– Хорошенькая такая, у нее еще муж на базаре бизнесмен. Мясом торгует.

– Так у нее еще и муж имеется?

– Имеется. Он тогда напился до потери сознания и завалился спать в беседке.

– Помню! У нее фигура хорошая. А ты помнишь, что напялила на себя Антон?

Людмила пожала плечами.

– Женькину старую рубашку и какие-то абсолютно жуткие штаны. Неудивительно, что этот козел гуляет!

…Первым побуждением Риммы было отказаться от спасательных работ, но перспектива остаться в пустой квартире была еще хуже.

– Я сейчас приеду! – сказала она, вскакивая с дивана. – Дай ей валерьянки.

В квартире Людмилы стояла тишина, прерываемая страдальческими вздохами Антона.

– Чисто покойник в доме, – буркнула Римма, стаскивая с себя шубу.

– Она уже устроила скандал Женьке, а теперь собирается поговорить с мужем этой женщины, – прошептала Людмила.

– Ну и дура! – громко ответила Римма.

– Тише! – замахала руками Людмила. – А что бы ты сделала на ее месте?

– Я? Купила бы себе новую тряпку. Не стоят они того… – Римма вдруг осеклась, закрыла лицо руками и зарыдала.

Людмила, перепуганная, топталась рядом. Римма, бессменный лидер их девчачьего коллектива, впервые предстала перед ней в таком размазанном состоянии. На пороге появилась помятая Антон, уставилась, изумленно раскрыв клюв.

– Что, Риммочка? Что? – Людмила обняла Римму. – Что случилось?

– Игорек меня бросил! – Римма зарыдала пуще прежнего.

Антон издала полузадушенный звук, они с Людмилой переглянулись…

– Володя, смотри! – сказал вдруг Эдик, перестав жевать. – Снова убийцу генеральши показывают! – Он потыкал вилкой в экран маленького телевизора, стоявшего на холодильнике.

– Какой генеральши? – спросил тот, кого назвали Володя.

– Да Медведевой же! Смотри, какая рожа!

Володя, Владимир Михайлович Фоменко, принимал гостя, старого «дружбана» и коллегу Эдика Гладилина, с которым почти двадцать лет проработал в городском ПТУ номер пять. Тот по-прежнему работает в родном ПТУ, а Фоменко ушел оттуда четыре года назад после скандала с одним из его учеников, арестованным за кражу. Парень был сложный, конечно, занимался плохо, прогуливал занятия, пил, были приводы. Фоменко был, пожалуй, единственным, кто увидел человека в этом звереныше, знающем об изнанке жизни больше, чем любой нормальный человек. Директор с облегчением воспринял новость о краже и категорически отказался отмазать парня от колонии. Фоменко тогда предпринял все возможное, но парня все-таки посадили. На ближайшем педсовете Владимир Михайлович встал и высказал все, что думал о методах руководства училищем, о том, что они воспитывают рабов, требуя слепого послушания, о том, что, облегчая себе жизнь, готовы погубить человека. Он знал, что уйдет из училища, и ему было нечего терять. Он, всю жизнь посвятивший трудным подросткам, вдруг понял, что перешел некий рубеж, откуда не было возврата назад.

Он тяжело пережил уход жены, с которой прожил четверть века. Он всегда считал, что у них нормальная семья, детей вот только нет. Зина в молодости перенесла сложную операцию, что-то по-женски, едва жива осталась. После ухода жены жизнь потеряла для него всякий смысл. Он никогда не думал, что испытает такую боль от ее ухода. Дом опустел и переменился – она забрала свои вещи, какие-то безделушки, кружевную скатерть, купленную когда-то на юге, в Евпатории, кажется, прямо на пляже; книги, куклу в парчовом платье, которая всегда сидела на диване…

В опустевшем доме все стало рушиться. Трещины пошли по стенам, ночные скрипы появились, паутина выросла по углам, а ночью кто-то осторожно ходил по чердаку.