(Знакомое возбуждение объемными и живыми концентрическими кругами уже распространяется от специальной точки в районе аккуратного пупка.)

Десять минут с металлическими зажимами на сосках, двадцать минут — с бельевыми прищепками, иногда тридцать.

(Круги методично оглаживают ребра, малые берцовые кости, нежное сочленение лона и дальше.)

Руки, заведенные за спину, тщательно связаны в запястьях и соединенных локтях. Ноги, перекрещенные в лодыжках, затянуты веревочными петлями в коленях и щиколотках. Ограничение свободы, полная неподвижность. Это тридцать минут. Или шестьдесят. Или сто двадцать.

(Концентрические круги настойчиво щекочут большую кривизну желудка, малую кривизну желудка, резвятся в малом тазу, воздух вокруг превращается во что-то.)

Пятнадцать, двадцать, сорок секунд — простая бельевая веревка на шее.

(Первый оргазм — маленький взрыв, несчитано солнц под твоими веками, несчитано тьмы внутри этих солнц.)

А пальцев максимально может быть только пять. Так уж устроена человеческая ладонь.

(Вспухают и растекаются по лицу губы, извергаются водопады слез — температуры тела.

Тела — твоего недавнего вместилища.)

Хороши сабспейсы — недолгие, но такие кругосветные путешествия. Прорывая оболочки, находишься снаружи. С наружи? Где твоя наружа, Урсула?

Такие чудные игры с измененным сознанием, такие захватывающие полеты, такие крутые виражи, такие дальние заплывы, такие глубокие погружения…

Такие неожиданные картины, такие неизвестные оттенки синего, такие нежные прикосновения, такие волшебные звуки…

И совершенно не требуется считать. И так прекрасно — просто дышать. Ловишь освобожденной рукой за узкий хвостик проплывающую рядом мысль с небольшими крыльями: счастье — это просто дышать.

Открываешь глаза, придумываешь названия неизвестным оттенкам синего, вспоминаешь прекрасные невозможные события, которые никогда не происходили, но почему-то сделали тебя иной.

Но, разумеется, это совершенно не Lifestyle. Просто action[14].

В субботу утром Урсуле не хотелось вставать, вылезать из-под теплого одеяла, большая кровать стоит у окна, в окне всесезонный мелкий дождь и холодный март. Урсула нарочито громко вздохнула, уселась по-турецки. Господин спал. Урсула вздохнула еще громче и немного подвигалась, создавая помехи. Господин открыл глаза. Посмотрел на нее. Оценил ситуацию.

— Нет-нет, собирайся на учебу…

Урсула разразилась серией таких горестных стонов, что, будь они гирьками рыночных торговцев, потянули бы килограммов на двадцать.

— Неужели ты думаешь, что я сейчас встану и отвезу тебя? — удивился Господин, приподнявшись на локте. — В свой выходной день? Первый за черт знает сколько времени?

Урсула потупила глаза, как и положено хорошей, послушной рабыне.

— Нахалка, я же говорю. — Господин натягивал джинсы.

— Может быть, завтрак? — приличествующим случаю голосом спрашивала Урсула, раскрашивая глаз.

— Да нет, не надо, — отвечал Господин, — спасибо, но я приеду и еще буду спать. Причем долго.

— Хотя бы кофе? — горевала Урсула. — Ну как же так, утром — и без кофе… Сварю?

Аккуратно закрывая дверцу автомобиля напротив нужного корпуса университета, Урсула прикусила нижнюю губу и посмотрела на Господина.

— Во сколько? — спросил он, глядя вперед.

— Тринадцать двадцать, — быстро ответила Урсула.

— На этом же месте… Где-нибудь пообедаем. В прошлый раз неплохо было в «Чем Бог послал». Жорик — большой молодец.

— Ага, — согласилась Урсула, любительница красивой жизни.

— Да я не спрашиваю тебя! — обиделся Господин.

В Жориковом «Трактире» по определению отсутствовало меню. Вернее, в виде анонса оно вывешивалось на доске объявлений, и человек знал, например, что завтра здесь будут жарить утку, и приходил на утку. А если сегодня — то на горячий паштет из баранины. Через два дня — на манты двух сортов: с рубленым мясом пополам с луком или тыквой пополам с красным перцем.

Поэтому не было необходимости в соблюдении обязательных ритуалов совместного посещения заведений общественного питания:

1. Меню берет Мастер. Если меню самовольно берет раб, он будет наказан в соответствии с достигнутой предварительно договоренностью.

2. Если, сделав заказ на двоих, Мастер кладет меню на стол, то раб без возражений довольствуется его выбором.

3. Если Мастер делает заказ на одного, то раб молча присутствует рядом во время трапезы Мастера, не выражая недовольства ни мимикой, ни жестами.

4. Если Мастер отдает меню в руки рабу, он может заказать любое блюдо, одно или несколько, руководствуясь чувством голода и здравым смыслом.

Вообще-то Господин почти всегда позволял Урсуле заказывать еду самостоятельно.

Разве что в «Золотом Остапе» постоянно выбирал на двоих куриный суп с домашней лапшой, авторитетно заявляя, что суп необходимо есть каждый день.

Так сказал Господин, когда Урсула спросила, можно ли она расскажет историю одной девочки.

«Например, девочка, второклассница, уже совсем не малютка, вполне взрослая. Она ходит из школы одна, потому что родители на работе и вообще — все дети ходят из школы домой сами, так принято. Кого встречает бабушка, тот — объект насмешек. И вот она в один из дней недели встречает у подъезда мужчину. Наверное, он лет тридцати или меньше. Девочки-второклассницы не очень-то соображают в возрасте мужчин. Как-то выглядит, наверное, прилично. Обыкновенно. Мужчина говорит ей: девочка, ну смотри, какая ты вся аккуратная, а только сзади все колготки грязные. Девочка удивляется. Мужчина говорит: так нельзя возвращаться домой, мама будет ругать, давай, я тебя отряхну немного. И заходит за ней в подъезд. В подъезде он задирает ее школьную юбку в складку, снимает колготки, трогает руками. Девочка очень испугана и молчит. Потом мужчина уходит. Девочка идет домой и сидит тихо дома. Она никому ничего не рассказывает, ей стыдно. И плакать тоже нельзя, чтобы никто ничего не спрашивал. На следующий день мужчина опять встречается у подъезда. И еще несколько раз. Девочка оттягивает время возвращения домой, но каждый день ходить к подруге неудобно. И уже холодно, осень. Несколько раз еще. Потом исчезает. Девочка учится, и все хорошо…»

«Но девочка, — сказал Господин, — привыкла считать, что от мужчины у подъезда ее сможет спасти кто-то такой. Более сильный. Пусть злой. Пусть жестокий. Жестокие, думала девочка, лучшие защитники».

«Да», — коротко ответила Урсула.