— Да, это же очевидно.

Пока взогревается чайник и загружается компьютер, смотрю в окно. Я таращусь в окно кухни налево и вверх, где луна должна находиться согласно календарю и прочим астрономическим закономерностям, но облака мешают разглядеть сияющий шар — темное небо, холодный ветер, ни звезды, и все.

Полнолуние нисколько не действует на меня, проходит по краю неба мимо, не задевает отраженным светом, не волнует загадочными кратерами, не склоняет к утонченной грусти, не вооружает метлой. Ничто не мешает мыслящей женщине немного притвориться, немного как бы поверить в единение себя и фазы луны, поправить пальцами волосы и нежно сказать несколько слов мужчине, представляющему интерес. Главное, сохранить немного плывущую интонацию: все это, разумеется, говорится, но не факт, что так уж и вами. Это несложно, плыть голосом.

Сказать примерно следующее: «Полнолуние нисколько не действует на меня, проходит по краю неба мимо, не задевает отраженным светом, не волнует загадочными кратерами, не склоняет к утонченной грусти, не вооружает метлой. Но я таращусь в окно кухни налево и вверх, и неожиданно сквозь все эти глупые облака прорезывается, пробивается полная луна, такая большая, такая круглая, такая тяжелая… Я думаю, что неплохо было бы стать апрельской ведьмой — человеком, способным покидать свою физическую оболочку и с легкостью вселяться в тела других. Птиц, животных, насекомых. Разных людей. Я выбрала бы твое тело. Забралась бы временно к тебе, вела себя предельно осторожно, подвигала ручками-ножками, проделала несколько тренировочных шагов вправо и влево. Подошла бы к оставленной мною ненадолго мне. Посмотрела бы твоими глазами на мое лицо, в ту точку между бровей, откуда начинается все. На сомкнутые веки с проросшей щеткой ресниц. На прикушенную губу. Произнесла бы несколько слов от твоего имени. Просто так, чтобы понять, что же я при этом почувствую. Такая вот нелепица приходит в голову. Апрельская ведьма. Ужасный вздор, на самом деле…»

— И какие бы ты произнесла? Слова?

— Оставь, такая глупость.

— Нет, ну ты же зачем-то мне это сказала. И мне интересно.

— Так. Ерунда. Давай ужинать. Сегодня Тамара Петровна телятину тушила. С овощами.

— Вечно ты так…

— Как?

— Недоговариваешь главного. Эн ге.

— Нет, это ты недоговариваешь главного. А я просто к тому, что полнолуние нисколько не действует на меня.

Но самое ужасное еще было впереди, дорогой дневничок.

Барыня вылетела из кабинета и звонко шлепнула ладонью именно по моему столу почему-то:

— Где Маргарита Павловна? Отзвоните ей немедленно! Она сегодня должна присутствовать в мэрии на заседании, а я ее должным образом не проинструктировала!

Обратила внимание, что черный костюм довольно мешковато сидит на Барыне, и вообще она как-то похудела, что ли. Сверкнула очами, скривила накрашенный рот.

— Вызвать мне такси, — непоследовательно приказала она, — я сама поеду в мэрию. Что за новости! Соберусь и поеду! Похоже, полнолуние не действует только на меня!

Приплела полнолуние какое-то еще. Тут одновременно произошло несколько вещей: я почувствовала, что сейчас бурно стошню, зазвонил стационарный телефон на моем столе и мобильный телефон на моем столе, я схватила трубку стационарного, потому что Барыня будет визжать, если не отвечать мгновенно.

Но сказать я все равно ничего не смогла, потому что меня вырвало прямо на аппарат. Да. Изумительная картина: я отдуваюсь, вытираю рот ладонью, трубка в моих руках пищит смешным кукольным голосом, Барыня просто ошалела, и еще мобильник поет.

Я неловко и боком сползла на стул, потому что как-то потемнело в глазах, до этого я никогда не думала, что в глазах темнеет по-настоящему, и считала это выражение просто таким… преувеличением? Как оно называется? Черт, как обычно нифига не помню. А ведь изучала лет пятьсот русский язык. Хули толку, как говорит наш Славка-водитель, он как раз заглянул в дверь, очень вовремя, ринулся назад, зацепил здоровенный комнатный цветок в горшке. Танька обожает эти зеленые насаждения.

Цветок упал.

От общего, наверное, перепуга и феерического пиздеца Барыня схватила мой визжащий мобильник, посмотрела и внезапно кинула его со всего размаху на пол.

— Извините, — проскрипела она, нагибаясь, — из рук выскользнул.

Подняла телефон, сунула мне в грязную ладонь. Резко повернулась и вылетела из офиса. Проорала уже от стойки рецепции, что спускается вниз и пусть Вячеслав поторопится.

Я потащилась умываться, потом долго вытирала телефон сначала мыльной водой, потом спиртом, чтобы не пахло кислым. Танька бегала вокруг и совала мне то чай, то кофе, то ломтик лимона. Откуда-то взяла лимон…

Идиотка Ленка-секретарь расселась без всякого приглашения в центре комнаты, наблюдала за происходящим и приговаривала:

— Обожаю, когда что-нибудь интересненькое происходит, так время быстрее летит!

Танька добросердечно посоветовала ей поработать немного. Так, чтобы время быстрее летело…

Зачем я звонил мелкой? Там, на Страшном Суде, обязательно поднимут стенограмму наших разговоров — в постели, до или после — и вот тут-то точно запнутся, задумаются и переспросят: зачем же я звонил мелкой?

А действительно: зачем?

Я звонил, чтобы узнать: а вдруг ничего не было? А вдруг она скажет: здравствуй, Любимый? Расскажет что-нибудь про «Эстреллу», про суп с креветками и про то, как она, дурочка, купила в аптеке эти смешные бумажки, проделала этот смешной тест на беременность, ну просто так, чтобы перестраховаться.

А потом скажет: «Понимаешь, Любимый, этот гребаный тест ничего-ничего не показал. Я просто решила напугать тебя. Сама нарисовала эти две полоски маркером… ну, и все такое».

Да. Я звонил, чтобы узнать: вдруг все это было шуткой? Мы посмеемся вместе. И все станет, как раньше.

Но она не взяла трубку.

А потом и я перестал тупить.

Я не могу. Не могу сесть в служебный автомобиль, не могу ехать в мэрию, не могу отвечать на деловые звонки по телефону. Могу только стоять на бетонном крыльце нового офисного здания, смотреть вперед и держать в руках сумку.

Я уронила ее на лестнице, что-то звякнуло и стеклянно рассыпалось внутри, не стала смотреть. Разбилось зеркало, или лопнула пудреница, или разлетелась вдребезги новая дорогая фотокамера — это все равно.

Мимо проходят люди, они хорошо одеты, у многих в руках предметы, обозначающие высокий социальный статус. Они приветствуют меня улыбками и наклонами аккуратно причесанных голов, но это тоже все равно.