– Идем погуляем, – предложил он.

– А ты не пойдешь вареники есть? – почему-то спросила Варя, поскольку Ганнуся весь вечер твердила о варениках с творогом, которые будут есть все вместе.

– А ты?

– Я не хочу.

– Я тоже.

Стоял опьяняющий запах береговых трав, стрекотали кузнечики, на черном небосводе крошечными факелами полыхали звездочки, когда Андрей коснулся ее уст своими губами. Варя не оттолкнула его, впервые почувствовав привкус его губ и непонятное, неизведанное, но такое приятное тепло внутри. Они гуляли по лугу, а Варя все посматривала в сторону деревьев.

– Что ты хочешь там увидеть? – спросил Андрей.

– Как деревья ходят, – созналась она.

– Это все бабушкины сказки, – улыбнулся он.

– А цвет папоротника? Он есть?

– Говорят, что есть.

– Находил ли кто-нибудь этот цветок?

– Бог его знает, но старые люди рассказывают, что были такие счастливцы.

– И они правда получили волшебную силу? Или нашли клад? – допытывалась Варя. – Или действительно начали понимать язык птиц и зверей?

– Я не знаю, – ответил он. – А хочешь, я сейчас пойду в лес и поищу цветок папоротника?

– Зачем?

– Принесу тебе, чтобы ты была счастливой!

– Нет, не хочу, – ответила Варя. – Нельзя, чтобы тебя погубила нечистая сила.

– А я не из пугливых. Буду идти и не оглянусь.

– Нет, не нужен он мне, – задумчиво произнесла девушка. – Счастливым от этого человек не станет, потому что природа той силы нечистая.

– А как же мы станем счастливыми? – Он сказал «мы», и Варю обдало жаром.

– А сегодня Счастье по земле ходит.

Ходило Счастье, да прошло мимо них той волшебной ночью. Все хорошее осталось в прошлом, оставив ей мечты.

Варя еще долго не могла заснуть, а когда погрузилась в объятия сна, ей опять приснился Андрей. Он был такой близкий, родной и желанный, что Варя даже вскрикнула во сне, позвав его по имени. Проснулась. На улице глухая ночь. Варя подумала, что ее мечты могут присниться…

Ох и свирепствовал Иван Михайлович, узнав, что Павел Серафимович и его дочка Ольга разделили свои наделы за время его отсутствия! Досталось на орехи и Ступаку, и Жабьяку.

– Я же по закону, – оправдывался Максим Игнатьевич. – Я ничего не нарушал.

– Нельзя было отказать, если люди обратились с заявлением, – глуповато хлопал глазами Семен Семенович, вспоминая надежно спрятанный под крышей своей хаты царский червонец. – Мы сделали все законно, согласно всем инструкциям оформили документы.

– Черти бы вас взяли! – перебил его раскрасневшийся Лупиков. – И они тоже видишь какие сообразительные! Разнюхали где-то, что можно разделить земли, чтобы не отдавать колхозу. Еще бы немножко – и их поля стали бы колхозными, а это большое дело. Куда вы спешили?

– Так мы ж… – Мужчины переглянулись. – Мы все сделали правильно.

– «Правильно»! «Правильно»! – перекривлял их Иван Михайлович. – А я и не говорю, что неправильно, мне жалко лишь землю, которую потеряли. Кстати, вы делали подворный обход? Или на печи задницы свои отогревали?

– Конечно! – Ступак вскочил с места. – Два раза лично обошел все село.

– И каковы результаты?

– Не желают писать заявления, – вздохнул мужчина. – Уговаривал, вел разъяснительную работу, даже угрожал, как вы нас учили, но люди упрямы как бараны.

– Наотрез отказываются?

– Да! Боятся колхоза как черт ладана.

– А я два заявления принял, – сказал Максим Игнатьевич. – Одно из Надгоровки, другое – из Николаевки.

– Слабенько, – заметил чекист. – Я рассчитывал на большее количество. Мне кажется, что мы слишком сюсюкаемся с кулаками. Нужно их прижать так, чтобы аж пищали! Кстати, – Лупиков обратился к Щербаку, – у кого из них на сегодня больше всего земли?

– Сейчас скажу. – Кузьма Петрович достал из стола папку с бумагами. До сих пор он не вмешивался в разговор, давая возможность Лупикову выпустить пар. Он полистал бумаги. – Вот. Черножуков Павел имеет восемь гектаров. Его брат Федор – также восемь. Принимая во внимание то, что у Павла семья состоит из трех человек, выходит на душу приблизительно по два с лишним гектара. У Федора только жена, детей у них нет.

– К тому же, – вставил Максим Игнатьевич, – у него своя кузница.

– Кузница? – Лупиков довольно улыбнулся. – Колхозу без кузницы не обойтись. Выходит, что Федор – самый богатый человек в селе.

– Да, – согласился Щербак.

– Нужно его первым прижать к ногтю. Будет другим наука.

– Надо с ним еще раз поговорить, – посоветовал Кузьма Петрович.

– Вы все уже имели с ним разговор, – сказал чекист, погладив кобуру, из которой выглядывало оружие. – Теперь моя очередь.

Лупиков в сопровождении председателя колхоза Ступака решительно направлялся по улице к усадьбе Федора Черножукова. Ступак, прихрамывая, едва успевал бежать за ним. Из дворов на них поглядывали любопытные крестьяне. Кто уже вступил в колхоз, здоровались, кто был против – плевали в снег, отворачивались или тихо матерились и проклинали мужчин.

– Вот здесь, – указал пальцем запыхавшийся Ступак на дом с железной крышей.

– Эва! Неплохо пристроился кулак! – сказал Лупиков, окинув глазом усадьбу, просторный двор и кузницу. – Есть кто дома? – крикнул он.

– Есть! – ответил ему почти сразу мужской голос. Калитка открылась, и к ним вышел без кожуха Федор.

– Добрый день! – поздоровался Семен Семенович.

– И вам не болеть, – отозвался хозяин.

– Почему не приглашаешь к себе? – вместо приветствия спросил Лупиков.

– Не ожидал гостей, – ответил Федор Серафимович.

– А мы без приглашения. – Иван Михайлович натянуто улыбнулся. – Можно зайти?

– Нет, нельзя. – Федор встал на пути Лупикова, пытавшегося войти во двор. Ивану Михайловичу пришлось задрать голову вверх – слишком велика была разница в росте. Лупиков сверлил недовольным взглядом мужчину, но тот остался невозмутимым и спокойным.

– Это правда, что ты хороший кузнец?

– Люди говорят, что так.

– Так иди записываться в коммуну. Будешь работать кузнецом, тебя будут бесплатно кормить…

– Спасибо, – перебил его Федор, – я не голодаю.

– Потому что имеешь восемь гектаров пахоты?

– Имею.

– Пока что имеешь. – Лупиков с нажимом произнес «пока что».

– И в дальнейшем буду иметь.