Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Пока, пока! — крикнул Орев. — Пока, дев!
Шелк тряхнул головой.
— Такого я не ожидал. Возможности витка недоступны моему воображению.
— Слишком плохо. — Синель вздохнула. — Я должна сказать тебе. Объяснить. Шелк. Патера. Мы должны были поговорить о другом. Как взять деньги у Журавля. Но я… У нас проблема. С бедной майтерой Мята. Моя работа. В некотором смысле.
— Надеюсь, что не очень серьезная проблема, — ответил Шелк. — Она мне нравится, и я чувствую себя ответственным за нее.
— И я. Тем не менее, мы можем. Мы сделаем, я знаю. Возможно, мы можем пойти в твой маленький домик? И поговорить?
Шелк покачал головой:
— Женщины не должны входить в дом авгура, хотя есть ряд исключений… например, когда авгур болен, женщина может ухаживать за ним. Когда я хочу поговорить с майтерой Мрамор, мы идем в беседку или в ее комнату в палестре.
— Хорошо. — Синель, согнувшись, проскользнула под нависающими виноградными лозами. — А майтера Мята? И эта старая, майтера Роза? Где ты говоришь с ними?
— О, там же. — С легким чувством вины Шелк уселся на деревянное сидение напротив Синель, то самое, на котором обычно сидела майтера Мрамор. — Но, откровенно говоря, я редко разговариваю с ними достаточно долго. Майтера Мята обычно ведет себя настолько робко, что боится ответить, а майтера Роза только читает нотации. — Он покачал головой. — Боюсь, я должен слушать ее более внимательно, но через пять-десять минут я думаю только о том, как бы сбежать. Но это не означает, конечно, что она — плохая женщина. Они очень хорошие женщины, все три.
— Майтера Мята точно. — Синель облизала губы. — Вот почему я чувствую себя плохо. Из-за того, что делаю. Шелк. Это… Ну, не я. Не Синель.
— Конечно! — Шелк решительно кивнул. — Она ощущает в тебе богиню. Я не сразу понял. Ты не хочешь говорить ей…
— Да, конечно. Она ощущает, но дело не в этом. Она никому не скажет. Она не понимает себя. Не осознает.
Шелк прочистил горло:
— Если ты чувствуешь, что может быть некоторое физическое притяжение — я знаю, что такое бывает у женщин, как и у мужчин, — то, безусловно, будет лучше, если ты проведешь сегодняшнюю ночь где-нибудь в другом месте.
Синель только отмахнулась:
— Об этом вообще речь не идет. Дело не в этом. Она не хочет… Она ничего не хочет. От меня. Она хочет помочь. Дать мне что-нибудь. Я понимаю. Это не… компрометирует ее? Так бы ты сказал? Компрометирует?
— Да, мне кажется.
— Но все это… Не имеет значения. Ничего из этого. Я бы хотела рассказать тебе. Больше. Я не хочу врать. — Ее глаза сверкнули. — Я не хочу!
— И я не хочу, чтобы ты врала, — успокоил ее Шелк.
— Да. Да, не хочешь, Шелк. Шелк. Одержимость, ты… Мы говорили об этом прошлой ночью. Ты думаешь, что бог… Я? Я имею в виду Киприда. Или любой другой. Эта ужасная женщина со змеями. Ты думаешь, что мы входим в людей. Как лихорадка?
— Я, безусловно, не сказал ничего подобного.
Какое-то время Синель голодно глядела на него из-под нависших век; внутри беседки ее глаза, казалось, стали больше, темные глаза, светившиеся собственным светом.
— Но ты так подумал. Я знаю. Мы… Это входит через глаза. Мы, боги, не… Ты понимаешь хоть что-нибудь? Мы — образцы. Мы изменяемся. Обучаясь и развиваясь. Но все равно, образцы? И я не Киприда. Я говорила тебе, что… Ты подумал, что я лгала.
— Бедный дев! — свистнул Орев.
И Шелк, который отверг ужасную силу и страстное желание этих темных глаз, увидел, что они заплакали. Он предложил свой носовой платок, вспомнив, что майтера Мрамор дала ему свой, здесь, в беседке, как раз перед тем, как он отправился на виллу Крови.
— Я не лгала. Я не лгу. Не много. Если я не должна. А я нет. Но то, что ты называешь одержимостью… Киприда скопировала часть, совсем маленькую часть себя. — Синель негромко шмыгнула носом. — Я не принимала, даже чуть-чуть. С тех пор, как Элодея… Это то, что есть, патера. Не нюхала, я имею в виду. Все, что, как тебе кажется, ты видишь, это не ржавчина, и все очень печально.
— Все это пройдет, очень быстро, — сказал Шелк, надеясь, что он прав.
— Неделя. Может быть, две. Я уже делала так, раньше. Только… Не важно. Я не буду. Больше не буду. Даже если ты принесешь полную чашку ржавчины и поставишь передо мной, чтобы я взяла столько, сколько я хочу сейчас, я не возьму ничего.
— Это замечательно, — сказал он, и именно это имел в виду.
— И это из-за образца. Маленькая часть Киприды, которую она поместила в меня через глаза, вчера, в твоем мантейоне. Ты не понимаешь, верно? Я знаю, что ты нет.
— Я не понимаю насчет образцов, — сказал Шелк. — Остальное я понимаю или, по меньшей мере, думаю, что понимаю.
— Как твое сердце. Образцы пульса. Да, да, нет, нет, нет, да, да. И еще эта вещь за глазами, у всех. Я сама не все понимаю. Механическая женщина? Мрамор? Кто-то слишком умный понял, что может делать это с ними. Немного менять программы. Люди сделали машины. Просто сделали. Чтобы механические люди, вроде майтеры Мрамор, работали на них, а не на Государство. Крали для них. Он?.. Пас, так вы называете его. У него были люди, которые изучили все это. И они обнаружили, что можно сделать что-то похожее с людьми. Это сложнее. Частота намного выше. Но вы можете, и мы так делаем. Вот так все началось, Шелк. Через терминалы, через их глаза.
— Вот теперь я не понимаю ничего, — признался Шелк.
— Не имеет значения. Но это вспышки света. Света, который никто другой не может видеть. Стуки, импульсы запускают программу, бога, который действует в Главном Компьютере. Киприда — это бог, программа. Но она закрыла глаза. Мята так сделала. Майтера Мята. И я не сумела выйти, осталась.
Шелк покачал головой:
— Я знаю, что ты говоришь что-то важное, и пытаюсь понять тебя; но, откровенно говоря, я понятия не имею, что ты хочешь сказать.
— Тогда я совру. — Синель понемногу придвинулась к нему, пока ее колени не коснулись его. — Я совру, чтобы ты смог понять, патера. Слушай меня внимательно. Я… Киприда хотела вселиться в майтеру Мята, не имеет значения
