Сердце обрывается и с резкой болью куда-то проваливается.

Прямо передо мной стоит Миша Тихомиров. И взгляд, которым он меня пронизывает, красноречивее любых слов говорит о том, что конец света стартовал.

Непобедимый

Когда Саульский вбил в мой навигатор адрес и, без каких-либо пояснений, настоятельно велел следовать согласно сформированному маршруту, я и представить себе не мог, что меня ожидает в конце пути.

Беспощадно дробит грудь, когда вижу Полину. Пробивает самые плотные и крепкие ткани. Разливается огнем и странной, будто физической болью. Температура, конечно, зашкаливает — середина августа все-таки. Но вряд ли этот природный показатель становится причиной тому, что вдыхаемый мной воздух резко превращается во влажную, тяжелую и раскаленную субстанцию. Вместо того чтобы насыщать — огнем всю слизистую обжигает. Внушительная мышечная масса вдруг становится пористой и уязвимой.

«Миша-Миша… Мог бы ты со мной снимать свои доспехи?»

«Миша-Миша…»

«Я надеюсь, что ты когда-нибудь встретишь ту самую вторую половинку и полюбишь. Потому что любить — это на самом деле прекрасно…»

«Миша-Миша…»

Оглушают эти воспоминания. Прикладывают с немыслимой силой.

Впервые в жизни мне хочется отмотать время назад и что-то изменить… Сказать Полине то, что она ждала. Использовать ту самую простую и банальную формулировку.

Если бы это было в моей власти, так бы и сделал. Но на деле я не способен даже пошевелиться. Не спешу подходить. Пытаюсь перебороть и заглушить взрыв, который затяжным ритмом сотрясает мое, казалось бы, сверхвыносливое тело.

А потом я слышу голос Полины и замечаю того, к кому она обращается.

— Егор, не спеши. Осторожно, пожалуйста.

— Смотри, мамочка! Смотри! Смотри!

Говорит пацан откровенно плохо, но даже я могу разобрать эти слова.

— Смотрю, чемпион. Ты молодец!

Тело, конечно, сохраняет целостность. Но внутри… Разрывает на микрочастицы.

Полина ловит пацана на руки и, оборачиваясь, целенаправленно находит взглядом меня. Вздрагивает и сходу теряется, хоть и пытается сохранять невозмутимость.

Жаль, что я никогда не пытался представить, какой будет наша встреча. Может, тогда хотя бы примерно понимал, что должен делать. Как, мать вашу, со всем этим справиться? Бокс, победы, пояса… Все теряется. Становится мелким и абсолютно ненужным. Чувствую, что дошел до финиша, так ничего и не достигнув.

Много способен перебороть, но то, что у моей принцессы Аравиной семья и ребенок… Это меня уничтожает. Скоропалительно и безвозвратно.

Моя грудь продолжает пылать. Зрение странным образом расплывается. Приходится сжать веки, чтобы избавиться от этой слабости. А вместе с ними и челюсть. Настолько, что эмаль стирается.

Медленно и глубоко вдыхаю. Обращаю внешнюю оболочку в привычный, неподвижный и непробиваемый панцирь.

— Здравствуй, Миша, — слышу совсем рядом, прежде чем открываю глаза и смотрю на нее.

Затем на ее ребенка. Долго и напряженно.

Крепкий красивый пацан.

Завидую. Познаю это чувство в полной мере. Варюсь в своей агонии.

— А ты… Ты как здесь?

После вопроса перевожу взгляд снова на Полину. Она молодец. Только губы дрожат и глаза заполняются слезами.

Резко увожу взгляд в сторону.

— На самом деле случайно, Полина.

Голосу хватает силы. Куда она денется? Умирать буду, не выдам.

Да что там… Умираю.

— Ясно.

— Не знал, что ты замуж вышла, — снова в глаза впиваюсь.

Нам обоим вроде как удалось продышаться. И все равно этот контакт пронизывает острыми копьями.

Нет, я, безусловно, не думал, что она всю жизнь целибат хранить будет, и впоследствии состарится моей… Просто не приходилось представлять, что касается ее другой. А теперь, в это самое мгновение, представляю. И, стоит признать, это самое худшее, что я когда-либо «видел». Сжигает последние нервные клетки. Массовая гибель.

— Я не замужем, — признается Полина. С какой-то странной улыбкой мотает головой. — Никогда не была.

— Никогда не была? — повторяю неосознанно.

— Нет, Миша, — выговаривает и как будто задыхается. Переводит взгляд на ребенка, замирает. Кажется, будто силы копит. Я понять не могу, для чего. Но ощущаю, как и без того неспокойное сердцебиение идет на подъем. Самую высшую планку берет. Ребра трещат, пока смотрю на Полину с мальцом. — Миша… — выдыхает, по-прежнему не глядя на меня. — Миша, познакомься — Егор Михайлович Тихомиров.

И сходит лавина. Все обрывается. И перестает функционировать. Вымораживает дотла. А после еще и пожаром проносится. Чтобы уж наверняка… Уничтожено все.

Кожу осыпает такой мощной волной дрожи, что выдержать ее без якобы неторопливого и свободного рывка плечами — возможности нет.

Егор Михайлович?

Тихомиров?

Мой?

Вдыхаю, и по выжженному пустырю за грудиной проносится ураган. Забивает образовавшееся пространство свирепыми и горячими порывами. Скручивает в когда-то важных точках бешеными вихрями. И в эту же секунду возрождается сердце. Мощными ударами выносит все лишнее. Взбивает кровь и, толкая ее по венам, до предела накаляет все тело.

— Сынок… — продолжает Полина, упорно удерживая взгляд на ребенке. Виляет голосом — вот-вот заплачет. А мне, блядь, что делать? Как справляться? Тоже в мальца взглядом впиваюсь. Мой? Мой? — Егорка, смотри, это твой папа. Узнал? Пойдешь к нему на ручки?

После этих слов парень обращает на меня внимание. Впервые взглядами встречаемся, и я с какой-то оглушающей точностью осознаю — мой. Грудь новым всполохом рассекает. Сотрясает оба берега, самими сильными баллами поражает. На пару континентов хватило бы… Но я стою неподвижно. Даже когда малец кивает и тянет ко мне руки, не двигаюсь. Полина шагает и буквально вкладывает мне его в грудь. Машинально ловлю руками. И… клетка захлопывается. Заполняет этот ребенок освободившееся минуту назад пространство. Заполняет до краев.

Инстинктивно наклоняюсь и вдыхаю его запах. Принимаю.

Полина громко и рвано вздыхает. Убирает руки и, оставляя мне сына, быстро отходит в сторону. Отстраненно слышу, как срывается и дает волю слезам.

Много говорят про так называемый материнский инстинкт, но так мало сказано об отцовском. А он ведь очень сильный. Прикладывает мощнее удара самого крутого супертяжа. Впервые в жизни меня опрокидывает. На обе лопатки. Если кто-то считает — напрасно. Не хватает мне ни пресловутых десяти секунд, ни даже десяти минут.