— Вначале ее надо спросить, захочет ли она за вас выходить замуж. — Взгляд стоматолога снова скользнул в сторону.

— От такого предложения ей будет трудно отказаться — сразу переезд в Москву и последующее устройство на работу в лучшую поликлинику.

Все, что говорил Кирилл, явно не укладывалось в привычные жизненные схемы стоматолога. Он нервничал, постукивал ложечкой о край чашки. Потом в глазах его промелькнула насмешка. Кажется, он нашел ответ.

— У вас проблемы? Вы не можете найти себе женщину в Москве?

— Такую не могу. У нее одни достоинства. Я хотел бы получить ответ в самое ближайшее время, потому что прямо завтра я могу уехать и забрать ее с собой.

— К сожалению, должен вам отказать. Для меня ваше предложение не выгодно. Пять тысяч я и так получу в качестве приданого, никуда ее отец не денется, заплатит.

— Хорошо. Десять тысяч отступного вас устроят?

Уши стоматолога нервно дернулись, но сам он сохранял полное спокойствие.

— Двадцать тысяч. Я лишаюсь Марины, мне придется снова искать невесту, а это опять расходы.

— Пятнадцать тысяч.

Официант поставил перед Кириллом дымящуюся осетрину. Стоматолог сглотнул слюну.

— Семнадцать. Вы же получаете женщину с такими достоинствами. Как сказал бы мой друг, готовую к употреблению буквально уже сегодня.

Кирилл доел осетрину, положил нож и вилку на тарелку.

— Отлично! Я привожу деньги, мы встречаемся у нотариуса, и вы пишете расписку о получении денег за отказ жениться на Марине.

— Естественно.

По лицу стоматолога нельзя было понять, действительно он согласен или блефует.

Кирилл заказал себе кофе и сидел, молча разглядывая Марининого жениха. Так продолжалось несколько минут, пока официант не принес счет. Стоматолог расплатился за свой заказ копейка в копейку, тихо поднялся из-за стола и ушел не прощаясь.

Назад ехали молча. Вела Марина. Окна машины были раскрыты, и ветер трепал Маринины волосы.

— Все-таки все мужики сволочи!

Марина обогнала грузовик. И тут же еще один. Кирилл пристегнулся. Ответил уклончиво:

— В твоих словах много правды.

Доказывать обратное на такой скорости не было никакого смысла.

Солнце постепенно садилось, и в его закатных лучах Маринины волосы горели темным огнем. В гневе она была еще красивее.

— А почему вы должны платить этому козлу? — голос у нее дрожал. — Я с вами поеду в Москву и без денег, чтобы только ему отомстить. — Тыльной стороной ладони Марина отерла горячие злые слезы.

— К сожалению, это невозможно.

Марина поняла слова Кирилла по-своему.

— И жениться на мне совсем не обязательно.

— Не в этом дело. — Кирилл старался говорить как можно мягче. — Мне нравится другая женщина.

Марина ничего не ответила, но еще прибавила скорость. Теперь она обгоняла не только грузовики, но и легковушки. Когда впереди показалась арка санатория, Кирилл вздохнул с облегчением.

Они молча поднялись по ступенькам главного корпуса, молча зашли в него и молча разошлись в разные стороны. Кирилл отправился в свою палату, а Марина в сестринскую, у нее было ночное дежурство.

В палате Кирилл упал на кровать. Лежал, смотрел в потолок. Потом достал телефон, позвонил в Москву, подтвердил, что выезжает завтра вечером, машина готова. Попробовал читать, но ничего не вышло. Просто лежал, глядя в окно. Смотрел, как зажигаются в небе первые звезды. Поймал себя на том, что прислушивается к голосам за дверью. Но голоса, который он хотел услышать, среди них не было. Значит, Вера сегодня не дежурила. Потом раздался тихий стук. Дверь открылась, и в палату вошла Лариса.

— Рыжая… Ты пришла. Это хорошо. — Он подвинулся на кровати, и Лариса села рядом. — Что скажешь?

— Вот. Пришла проведать. Главный уже спит и во сне видит твой отъезд. Говорит, ты держишь его в напряжении.

— Только его? — Кирилл внимательно посмотрел Ларисе в глаза. Потом отвернулся и стал смотреть в окно, за которым сгущались июльские сумерки.

Некоторое время они оба молчали. Потом Кирилл отрешенно и тихо заговорил:

— Сейчас лето. А тогда была ранняя весна. Было холодно, и шел дождь вперемешку со снегом. Девчонки продрогли. Юбки короткие. Колготки в сеточку. Рыжая стояла у обочины. Ее лицо наполовину скрывали темные очки, хотя денек был довольно хмурый. Она дула на озябшие ладони и, отвернувшись от дороги, смотрела куда-то в сторону. А вторая, полненькая, на которую еще Пашка запал, смешно так подпрыгивала на месте, грелась и делала знаки проезжавшим машинам.

Теперь и Лариса отрешенно смотрела в окно, за которым совсем стемнело.

— Светка. Она всегда жутко мерзла. Особенно снизу. Потому что ничего, кроме ажурных колготок, у нее под юбкой не было. Трусики, видишь ли, еще больше толстили. Так она думала. Светка хорошая была. — Лариса долго молчала, потом показала рукой на свою грудь. — Есть звездочка.

Кирилл зажег ночник, сел на кровати, взял ее руку, теплую, чуть подрагивающую.

— Но та рыжая не была доктором. Она была… — Кирилл замялся, подбирая слово. — Обычной девочкой по вызовам…

— Назовем вещи своими именами. Она была обычной проституткой. — Лариса осторожно отняла руку, сказала, внимательно глядя в лицо Кириллу. — А я тебя вспомнить не могу. Был похожий парень, который то приходил, то уходил.

— Так и было. Я и приходил, и уходил.

— Говоришь, на Ленинградке нас подобрали? Да-да… А потом к нам поехали, на Лесную, в район Белорусского.

— Точно. Там еще лестница такая жуткая была, без лифта, и лампочки не горели…

Одна все же горела. На последнем этаже четырехэтажного дома барачного типа. Тогда еще были такие, почти в центре Москвы. И ту единственную лампочку хозяйка покрасила страшной синей краской, чтоб не вывинчивали.

Подъезд был грязный, деревянная дверь плотно не закрывалась и натужно скрипела, когда кто-то входил или выходил. Внутри пахло кошками и мочой. Близость вокзала сказывалась.

От света синей лампочки лицо ее спутника, почти каждый раз нового, казалось нереальным, нездешним. Правда, за дверью, обитой коричневой клеенкой в какой-то мерзкий мелкий цветочек, это лицо становилось обычным несытым лицом озабоченного мужчины, пришедшего за быстрой и дешевой лаской.

Но не эти мужики, и не запущенная нищая квартира, и не сварливая неряшливая хозяйка с полупарализованным сыном-подростком в старой инвалидной коляске были ужаснее всего.

Ужаснее всего была эта синяя лампочка. Потому что напоминала лечебную, синего цвета, ввинченную в зеркальную полусферу на деревянной ручке. Ту лампочку которой в детстве мать прогревала ей вечно болевшее ухо или заложенный нос.