Эта мысль дала толчок другой. Он ничем не отличается от герцога, этот новый, повзрослевший Майкл, вообще непохожий на мальчика, которого она знала когда-то. Теперь она всматривалась в его лицо в поисках хоть чего-нибудь, напоминающего старого друга, — глубоких ямочек на щеках, непринужденной дружеской улыбки, смеха во все горло, постоянно навлекавшего на него неприятности.

Его там не было.

Вместо него появился холодный, жесткий, непреклонный мужчина, шагающий напролом через жизни окружающих и, не задумываясь, берущий то, чего хочет.

Ее муж.

Внезапно Пенелопа почувствовала себя очень одинокой — куда более одинокой, чем раньше, здесь, с этим странным человеком, далеко от родителей и сестер, от Томми и всего, что было ей знакомо и близко. Да, пожалуй, это самый странный день в ее жизни.

Все изменилось сегодня утром. Все.

И теперь на веки вечные ее жизнь поделилась на две части — до замужества и после.

До были Долби-Хаус и Нидэм-Мэнор... и семья. А теперь есть... Майкл.

Майкл, и больше никого.

Майкл, и кто знает, что еще.

Майкл, незнакомец, ставший мужем.

Глубоко в груди возникла боль. Может быть, печаль?

Нет. Тоска.

Она сделала глубокий вдох, а потом прерывисто выдохнула. В тесном пространстве кареты звук показался ей особенно громким.

Он открыл глаза и поймал ее взгляд до того, как она успела притвориться спящей.

— Что такое?

Пенелопа подумала, что вопрос должен бы ее тронуть, но, по правде сказать, она почувствовала только раздражение на этот равнодушный тон. Неужели он не понимает, каким сложным оказался для нее этот день?

— Вы можете предъявить права на мою жизнь, мое наследство и на меня лично, милорд. Но я по-прежнему хозяйка своим мыслям, разве нет?

Он посмотрел на нее долгим взглядом, и у Пенелопы возникло отчетливое неприятное ощущение, что он легко читает ее мысли.

— Почему тебе потребовалось такое большое приданое?

— Прошу прощения?

— Почему ты так долго не выходила замуж?

Она рассмеялась. Просто не смогла удержаться.

— Наверное, ты единственный человек во всей Британии, кому неизвестна эта история. — Он не ответил, и она решила заполнить паузу правдой. — Я оказалась жертвой разрыва помолвки. Шепотки потом долго заполняли светские гостиные.

— А о чем, собственно, могли шептаться люди?

— В основном о том, почему я, образцовая английская невеста, изнеженная, с наследством, с титулом и все такое, оказалась не способна хотя бы месяц удержать при себе герцога.

— И почему же?

Пенелопа отвернулась, не в силах произнести это ему в лицо.

— Он был безумно влюблен в другую. Похоже, любовь и в самом деле побеждает все. Но и в том браке меня поджидал скандал, только и ждущий разоблачения. — На вопросительный взгляд она пояснила: — Сестра герцога. Она не была замужем, еще даже выезжать не начала, а уже ждала ребенка. Он хотел, чтобы наш брак подтвердил — в доме Лейтонов имеются не только скандалы.

— Хотел использовать тебя, чтобы прикрыть позор? Даже не сказав тебе об этом?

— А что, есть какая-то разница с тем, чтобы использовать меня ради денег? Или земли?

— Разумеется, есть. Я по крайней мере не лгал.

Это правда, и почему-то это имело значение. Настолько, что Пенелопа вдруг поняла — она бы не променяла этот брак на тот, давний.

В карете похолодало. Она поправила юбки, стремясь сохранить остаток тепла, исходившего от теплого кирпича у нее под ногами. Заодно выиграла немного времени, чтобы подумать.

— Мои сестры, Виктория и Валери. — Подождала, пока он вспомнит близнецов. Когда Борн кивнула, она продолжила: — Их первый сезон начался сразу же после моего скандала. И они от этого пострадали. Мать так боялась, что моя неудача их запятнает, что заставила принять первое же брачное предложение. Виктория вышла за стареющего графа, отчаянно мечтавшего о наследнике, а Валери за виконта, красивого, но денег у него больше, чем здравого смысла. Я не уверена, что они счастливы... но не думаю, что они на это когда-либо рассчитывали, и уж точно не после того, как их супружество стало реальностью. — Пенелопа помолчала. — Мы все всё понимали. Нас воспитывали в убеждении, что брак — это всего лишь деловое соглашение, но я сделала невозможной даже надежду на лучшее.

Она продолжала, не совсем понимая, почему ей кажется, что нужно рассказать ему всю историю:

— Мой брак должен был стать самым, расчетливым, самым деловым из всех. Я собиралась стать герцогиней Лейтон. Вести себя покладисто, выполнять требования мужа и родить следующего герцога Лейтона. Я бы так и поступила. Причем с радостью. — Она пожала плечом. — Но у герцога... имелись другие планы.

— Ты этого избежала.

— Не уверена, что большинство женщин сказали бы про случившееся «избежала». Забавно, как мелочь вроде разорванной помолвки может изменить все.

— Не такая уж и мелочь, мне кажется. Но скажи, как разорванная помолвка изменила тебя, Пенелопа?

Вопрос заставил ее задуматься. За годы, прошедшие после того, как герцог Лейтон вызвал скандал всех времен и народов и уничтожил все шансы на то, чтобы Пенелопа стала герцогиней, она никогда не спрашивала себя, как это ее изменило.

Но теперь, когда она смотрела на сидевшего напротив новоиспеченного мужа — человека, к которому подошла глухой ночью и с которым обвенчалась всего через несколько дней, в голове внезапно прошелестела правда.

Счастье стало возможным.

Пенелопа сглотнула, прогоняя эту мысль, а Борн вдруг подался вперед быстро, почти жадно.

— Вот! Ты ответила на вопрос!

Пенелопа тщательно обдумала свои дальнейшие слова.

— Это заставило меня осознать, что супружество не обязательно должно быть соглашением. Герцог... он любит свою жену просто безумно. Их брак... в нем нет ничего спокойного и уравновешенного.

— И ты хотела этого для себя?

Пенелопа слегка пожала плечами.

— Какая разница, чего я хотела? Теперь я замужем.

Зубы ее застучали. Борн проворчал что-то неодобрительное и пересел на ее сиденье.

— Ты замерзла. — Он обнял ее длинной рукой за плечи, притянул к себе, и от него волной пошло тепло. — Вот так, — добавил он, укутывая их обоих дорожным одеялом. — Это поможет.

Она прижалась к нему, стараясь не вспоминать прошлый раз, когда оказалась так же близко.

— Похоже, ты постоянно делишься со мной одеялами, милорд.

— Борн, — поправил он, плотно укутывая обоих в грубую шерсть, и пророкотал прямо в ухо: — Тут или делиться с тобой одеялом, или позволить тебе стащить его. Пенелопа не сдержалась и рассмеялась.