— Его Величество прислал мне меч и все, что к нему полагается. Вчера я начал учиться фехтованию.

— Фехтованию? — переспросила Ракель. — Юсуф, к чему ты готовишься? Каждый день у тебя уроки — сперва ты учился ездить верхом, теперь сражаться.

— То, что я изучаю здесь, тоже очень важно, — сказал он и с несчастным видом посмотрел на нее: — Не знаю.

— В то время как папа учит тебя медицине, Его Величество хочет, чтобы ты стал придворным. Странно.

Исаак и Ракель вернулись к вопросу о несчастном молодом монахе Жуакине уже вечером. Вся семья собралась во дворе, когда к воротам подошли Даниель и его тетя, сеньора Дольса.

— Мы не будем задерживаться, — сказала она. — Остановились только попросить о небольшом одолжении.

— Пожалуйста, сеньора Дольса, — сказала Юдифь. — Будем рады помочь, чем только сможем, — добавила она с большей искренностью, чем обычно звучит в подобном обещании.

— Вот собрались отправиться на вечернюю прогулку, — сказала сеньора Дольса, — и надеемся, что вы присоединитесь к нам. Если сможете подождать несколько минут.

— Подождать?

— Мы уже собирались уходить — муж уже вышел — как появился один из его заказчиков, — заговорила сеньора Дольса, — хороший заказчик, клялся, что ему нужно очень срочно заказать несколько пар перчаток, — добавила она с удовольствием. — Вполне мог бы заказать их завтра утром, потому что не получит их ни минутой раньше срока. Я хотела ему это сказать, но Даниель предложил подождать Эфраима здесь. Это показалось хорошей мыслью.

— Я рада, что он это предложил, сеньора Дольса, — ответила Юдифь, и обе женщины пустились в непринужденный разговор о домашних делах и погоде — очень жарко, согласились они, хотя не чрезмерно для этого времени года. Даниель, не спеша, пошел к Ракели и ее отцу, надеясь увлечь обоих на прогулку.

— Мне представляется ясным, — говорила Ракель, — что раз бедный Жуакин мучился от сознания, что украл священный предмет, то, должно быть, он и принес Грааль сюда.

— Как он мог его принести? — спросил Исаак. — Насколько я понял, он прибыл сюда из Фигуереса без ничего. Определенно без свертка, в котором могла находиться серебряная чаша. Будь она у него, он вряд ли мог бы скрыть ее от монахов, так ведь?

— Тогда кто-то взял у него чашу, чтобы продать ее, — упрямо сказала Ракель.

— Украл, имеешь в виду? Кто?

— Баптиста, — ответила Ракель, — если та женщина из таверны говорила правду.

— Сеньора Ана? — спросил ее отец. — Думаю, правду, дорогая моя. Насколько она ее знает. А Баптиста вполне мог взять у него чашу. Хотя существуют и другие возможные объяснения.

— Но разве ты не говорил, что Жуакин до сих пор здесь? С монахами в Сан-Пере-де-Гальигантс?

— По крайней мере, несколько дней назад он был там. Интересно было бы поговорить с ним.

— Епископ наверняка может при желании поговорить с любым монахом в епархии, — вмешался в разговор Даниель.

— Добрый вечер, Даниель, — сказал врач. — Добро пожаловать. Да, ты прав. Мог бы, если б захотел, но не хочет. Не желает касаться этой проблемы. Говорит, это дело города, а не епархии.

— Но, папа… — начала было Ракель.

— Завтра я поговорю с настоятелем, — сказал Даниель.

— Ты? — спросила Ракель. — С какой стати?

— Почему бы мне не поговорить с ним? — ответил Даниель. — Мне нужно сходить в Сан-Пере, отнести ему пару перчаток. По крайней мере, могу спросить его о молодом монахе. Как-никак, вы, должно быть, интересуетесь его здоровьем, правда?

— Интересуемся, — сказал врач. — А также состоянием его души и совести, этот вопрос связан с первым.

— Папа, Жуакина могли отправить обратно в его монастырь, — сказала Ракель.

— Это тоже было бы интересно узнать. Я слышу приближающиеся к воротам шаги моего доброго друга Эфраима, — сказал Исаак. — Пойдем вместе с ним на вечернюю прогулку?

Вторник, 10 июня

Рано утром во вторник дон Видаль де Бланес, настоятель монастыря Сан-Фелиу, нанес визит во дворец епископа, где его со сдержанной любезностью принял Франсеск Монтерранес и проводил к кабинету Беренгера. После негромкого разговора у двери, такого тихого, что его не могли расслышать проходящий писец и две стоявшие неподалеку служанки, каноник открыл дверь кабинета.

— Документы, которые Его Преосвященство приготовил для вас, находятся в его кабинете. Если соблаговолите взглянуть на них, дон Видаль, я постараюсь ответить на все вопросы, на какие смогу. С теми, которые находятся за пределами моей компетенции, можно будет обратиться к Его Преосвященству, как только он поправится.

Настоятель ответил не настолько громко, чтобы кто-то любопытный мог его услышать, но одаренный богатым воображением писец говорил, что лицо его напоминало грозовую тучу.

— Он был недоволен, — сказал писец. — Очень недоволен таким пренебрежением. Было бы лучше, если б Его Преосвященство поднялся с постели.

— Если бы мог, — заметил Рамон де Орта, задержавшийся, чтобы послушать сообщение о встрече настоятеля и каноника. — Нехорошо упрекать человека за то, чего он не в состоянии сделать.

— Да, отец, — пробормотал писец и поспешил извиниться.

Едва дверь в кабинет епископа закрылась за доном Видалем, дверь в спальню Беренгера открылась и епископ вышел приветствовать его.

— Дон Видаль, я прошу прощения за этот маленький обман, — сказал Беренгер. — Признаюсь, я был слегка нездоров, и врач настоял, чтобы я провел несколько дней в тишине и покое.

Из спальни в кабинет проскользнул слуга с подносом соблазнительных угощений и напитков, поставил его и вышел.

Настоятель монастыря Сан-Фелиу был проницательным человеком и способным администратором — благодаря своим способностям он получил положение прокуратора провинции на то время, пока Их Величества вели войну с сардинцами — и не был чужд лжи во благо.

— Дон Беренгер, я бы советовал вам провести недельку-другую за городом, — сказал он, садясь напротив епископа. — Это убедительнее.

— Не хочется покидать сейчас город, — ответил Беренгер.

— Это понятно, Ваше Преосвященство. И думаю, нам предстоит большой разговор о том, что происходит.

— Согласен. Вас сегодня привело сюда что-нибудь конкретное?

— Дон Беренгер, кажется, ваш врач поднял волнение среди моей паствы, — сказал настоятель.

— Мой врач?

— Вчера утром приятный молодой человек, искусный перчаточник, доставил пару перчаток, которые я заказал. Говорят, он помолвлен — или близок к этому — с дочерью врача.

— Это молодой Даниель, племянник Эфраима.

— Совершенно верно. Допущенный в монастырь, он долгое время разговаривал с одним из моих монахов — даже расспрашивал его. И это встревожило остальных, вызвало много домыслов. Это неприятность, не более того, но она меня беспокоит. Он пришел от вас, дон Беренгер?