Мне настолько надоела эта хвастливая болтовня высокомерной дамы, что я была готова вот-вот послать ее… присматривать за внуками. Чтобы не слишком раздражаться, я считала. Про себя, разумеется.

– Наш Корнил – такой замечательный отец! Он заменил детям и мать тоже. А она даже не справляется о своих детях. Бедные мои внуки! Вы, Оксана Игоревна, должны помочь ему в этом… Вы должны быть предельно внимательны к малышам, чутки…

Я только кивала головой. Разумеется, я должна быть чуткой и внимательной, и…

– Вы меня поняли?

Тон был очень строгим. Я кивнула, преданно глядя в выпученные рыбьи глаза.

– Хорошо. Тогда можете быть свободны.

Похоже, она так и останется до конца дней своих учительницей – строгой, жесткой, нетерпимой ко всяким нарушениям.

– Спасибо, Валентина Федоровна, – сказала я, ничуть не покривив душой. Я действительно была благодарна ей за то, что эта пытка наконец кончилась. Я встала. – До свидания.

– До свидания, – недовольно буркнула пучеглазая.

Я зашла за угол и облегченно вздохнула. Какое это счастье – свобода! Я села в машину и радостно повела ее домой.

Вечером мне на домашний позвонила Алина. Чем на этот раз она решила достать меня?

– Полин, представляешь: мой Жорик вернулся из командировки, со своего этого… симпозиума.

– И что? Золотова ушла жить к своей подруге?

– Ну да… Не могу же я… тут у меня Жорик… Сама понимаешь.

– Понимаю. Надеюсь, ты ему не рассказала, на какие курсы записалась?

– Конечно, нет! Я что, дура?!

– Слушай, Алина, а зачем тебе вообще какие-то курсы? У тебя же есть Жорик, вот и выходи за него.

– За патологоанатома?!

– Зачем же тогда ты с ним встречаешься?

– Скучно одной…

– А с патологоанатомом, значит, весело? Для создания полной идиллии тебе надо устроиться к нему санитаркой…

– Нет, Жорик – это так… запасной аэродром. На случай, если с другими не получится… А замуж всерьез и навсегда я выйду только за олигарха, это решено. А пока вот время коротаю. И потом, он же мне помогает материально… Кстати, о Жорике. Я чего звоню-то… Он мне сегодня такое рассказал! У них в морге лежит девушка после дорожной аварии. Они там стали ее осматривать, Жорик говорит, фигура у нее – как у модели. Только голова разбита – жуть. Можно сказать, лица вообще нет и половины головы тоже. Так что опознать ее родственникам будет очень сложно… А самое интересное, что она лежит у них уже давно, и никто ее не ищет.

– Как такое может быть? Она сирота?

– Не знаю, возможно.

– И друзей нет?

– Да я откуда знаю! Я у нее не спрашивала. Мне Жорик когда про нее рассказал, я вдруг подумала: какой ужас – лежать вот так в холодильнике, без головы… И никому не нужна, и похоронить некому. И что толку, что при жизни была красавицей?! Ох, тяжелая наша женская доля…

– Ну, ты еще всплакни по безвременно ушедшей неопознанной красавице!.. Слушай, Алин, а сколько эта девушка будет лежать там, в холодильнике?

– Пока родственники не объявятся.

– А если они не объявятся?

– Государство похоронит.

– Когда?

– Откуда я знаю?! Что ты меня пытаешь? Это нужно Жорика спросить.

– Алина, у меня сейчас родилась одна идея… Только я сначала ее хорошенько переварю, а потом созвонюсь с тобой, ладно?

Я положила трубку и заходила по комнате взад-вперед. Потом поняла, что не могу сосредоточиться, и взяла в руки свой саксофон. Под него мне всегда легче думалось. Я заиграла одну из лирических мелодий Мориса Равеля. Она нежно разлилась по комнате, а мои мысли постепенно приходили в порядок, укладывались одна к одной.

Итак, вот какая идея пришла мне в голову: а что, если выдать нашу Мальвину за погибшую, чтобы бывший муж ее не искал. Скоро мы украдем у него детей, и, естественно, он сразу решит, что это сделала его бывшая жена. Он кинется искать ее… А если будет знать, что женушки нет на этом свете, то и поисков никаких не будет. То есть искать-то, может, он и будет, но в другом направлении. Так что мысль о неопознанном трупе в морге надо обязательно подбросить Корнилу Борисовичу, причем срочно! И это я беру на себя. Я набрала номер мобильника Золотовой:

– Марина, ты сегодня была на работе?

– Конечно, убиралась, как всегда.

– Слушай, ты только не пугайся. Возможно, тебе придется умереть…

– Как?!

– В дорожной аварии. Нет, то есть, конечно, не по-настоящему, ты не думай. Сделать вид, что ты погибла…

– Зачем, Полина?

– Скоро мы украдем твоих детей. Представляешь, что твой муженек предпримет, чтобы найти тебя? А если он будет знать, что ты покинула этот мир, он тебя искать не будет.

– Ой, я даже не знаю…

– Чего там «знаю – не знаю»! Есть у тебя какое-нибудь платье, в котором Корнил тебя видел?

– То, в котором он выгонял меня из дома. Которое когда-то сам мне и подарил. И еще бюстгальтер и туфли…

– Так, всем этим придется пожертвовать.

– Кому?

– Не кому, а ради чего. Быстро бери все эти вещи и приезжай к Алине.

– Зачем?

– Там узнаешь.

– Ой, Полина, что-то я… как-то… А нельзя все это… как-нибудь иначе?

– Слушай, Золотова, ты хочешь быть со своими детьми или нет?

– С детьми? Хочу. А умирать – нет.

– Если ты сейчас же не приедешь к Алине, я все это дело прекращаю, и возвращай себе детей сама как знаешь!

Угроза подействовала. Марина тихо вскрикнула, сказала: «Еду!» – и отключилась.

Через полчаса мы все четверо сидели на Алининой кухне, пили приготовленный ею кофе с коржиками и рассуждали.

– Жора, сколько времени труп той девушки-модели лежит в вашем морге? – уточнила я.

Алинин бойфренд, патологоанатом тридцати одного года, невысокий лысеющий шатен, задумчиво помешивал ложечкой у себя в чашке.

– Вторая неделя пошла, – сказал он.

– А отчего она умерла?

– Черепно-мозговая. Автодорожная авария. Мы даже аутопсию не делали, и так все ясно.

– А что такое аутопсия? – шепотом спросила Марина у Алины.

– Вскрытие покойников.

– И что, никто до сих пор ею не интересовался? – снова спросила я.

– Нет.

– А вещи на ней какие-то были?

– Естественно. Платье, босоножки, нижнее белье. Часы на руке…