– Оправдываешь?

– Неа, говорю для полноты картины и во избежание возникновения предвзятого мнения к клиенту. Сам учил.

– Научил на свою голову.

Ленчик засмеялся. Весело ему, а все ж таки прав: чего я на парня взъелся? Ну, альфонс, так не насильник же. Есть спрос, есть предложение, а мне с моей моралью помалкивать да вымирать, как динозавру. Но Дуся… неужели пойдет на подобную сделку? Богатая невеста, одинокая женщина, старая любовь самоликвидировалась, надо что-то делать с возникшей вдруг свободой. Ну да, вряд ли Громов просил ее хранить верность, но готов спорить, что она и без просьбы ждала…

А сейчас иначе все, сахарный мальчик рядом, улыбчивый, разговорчивый, готовый наизнанку вывернуться, чтобы ей, Дусе-Дульсинее, было хорошо. Как скоро привыкнет, захочет большего? И почему мне настолько отвратительно думать об этом, что я готов поступиться собственными принципами?

На Ленчиковой физии непривычное выражение – удивление и сочувствие. И смущение еще, пожалуй. Кашлянув в кулак, он продолжил прерванный рассказ:

– Тут вроде все ясно, девочке надоело, что мальчик гуляет, или с самого начала у них творческий союз был, но факт фактом – случай с машиной, роман с Громовым, во время которого, заметь, Виктор свалил из квартиры и возвратился только после переезда подружки сюда. Некоторое время после свадьбы они не встречались, но потом вот… короче, она со счета пару раз крупные суммы снимала, похоже, для любовничка.

Обыкновенная, если разобраться, история. Бедный и любимый против богатого и нелюбимого, вот только как далеко хрупкая, изнеженная Лизхен готова была пойти для удовлетворения своего желания – быть с Витенькой и при деньгах? И не могло ли статься, что парочка, придумавшая план с женитьбой, помыслила и другой – с избавлением от постылого супруга? А сейчас, когда завещание Громова слегка нарушило мечты и надежды, вполне может появиться и третий.

– Съезди и поговори. Все?

– Ну… нет. – Теперь Ленчик совсем удивился: – А шестая как? Дуся?

– А что с Дусей?

– То же, что и со всеми. Яков Палыч, ты не заболел, случаем? Чего-то ты совсем раскис, а? У нее ж тоже мотив имелся… короче, родители ее во Внешторге в свое время подвизались.

– Знаю.

– Всезнающий ты наш. В восемьдесят пятом на Дусиного отца дело завели. И чуть не посадили, мало-мало не хватило, когда по распоряжению свыше внимание переключили на сошек помельче, которые и огребли по полной. А сам Гвельский отделался легким испугом.

– Пока не вижу связи.

Не вижу, но чую, где-то в районе затылка – прикосновением невидимой руки к волосам, холодком по шее, замершим сердцем, знакомым покалыванием под левой лопаткой. Ленчик говорит, что у меня хорошая интуиция, не знаю, может, и так, сам предпочитаю определение попроще – чую.

– Пока не видишь, – Ленчик заговорил на полтона тише. – Дело-то завели с подачи Громова-старшего, отца Игоря Владиславовича, и с его же подачи закрыли. Не знаю, как насчет первой части вопроса, но вот о том, кого благодарить за помощь, Гвельские знали. И отблагодарили.

– Бог.

Молниеносная догадка, неприятная, переворачивающая картину произошедшего вверх ногами.

– Чего? – переспросил Ленчик и, не дожидаясь объяснения, заговорил: – За услугу Громов получил золотую статуэтку, очень ценную, там сумма в миллионах, но даже и она сугубо оценочная, если на аукцион выставить, то больше срубить можно будет. Дуся про статуэтку в курсе была и не раз просила ее вернуть, предлагала купить, а Громов отказывался.

– Не сходится, если она хотела, она бы раньше его убила, – мне не терпелось избавиться именно от этой линии. Не убийца Дуся, это же с первого взгляда понятно даже такому бестолковому существу, как Ленчик. Зачем ей столько ждать? Годы ведь.

– Так это… – Ленчик поднялся, подтянул съехавшие было джинсы, провисшие на коленях белыми пузырями. – Громов статую на аукцион заявил, через недели две должен был состояться, а на аукционе цена бы прыгнула, все-таки эта хреновина из золота, и старинная, и еще вроде как предмет искусства. Короче, ушла бы с концами, Дуся твоя хоть и при бабках, но не таких, чтоб рисковать. Да и ты готов ли поверить, что она про завещание не знала? Яков Палыч, только честно, положа руку на сердце?

Честно? Положа? Нет, не готов. И тоскливо от этого, черт побери, впервые в жизни хочется плюнуть на игры в сыщика и заняться чем-нибудь другим. Орхидеи разводить. Или тюльпаны.

– Да ладно, Яков Палыч, не кривись. Разберемся, – пообещал Ленчик.

В юрте воняло – сырыми кожами, вяленым мясом, дымом костра, кислым молоком и сладкой анашой. Побыстрей бы убраться отсюда, отдышаться на свежем воздухе, стряхнуть сонную дурь, от которой в голове все путается, плывет, того и гляди, закроешь глаза и провалишься в мутную дремоту. Но нет, взвизгнула, тренькнула, обрываясь, струна, а за войлочной стеной раздались голоса. Громкие, возмущенные, они приближались.

– Товарищи должны правильно оценить ситуацию! – требовательный бас Игоря, начальника экспедиции. Отчего-то он решил, что должность обязывает напрягать голосовые связки, и потому, с кем бы Игорю ни доводилось встречаться – с завхозом, тишайшим Петровичем, с таксистом в аэропорту, с продавщицей в местном магазинчике, с сотрудниками на утренней планерке, – он всегда кричал. И естественно, к вечеру срывал голос, лечился теплым молоком, смешанным с сурковым жиром – местный рецепт, – и сипло жаловался, что его скоро в могилу сведут.

– Прогресс советской науки не может быть остановлен какими-то, я не знаю, дикарскими суевериями!

Старик, сидевший напротив, вздрогнул и выдохнул струйку белого дыма, в котором, как почудилось Вадиму, блестело серебро. Вадим рассмеялся и потому не услышал, что ответили Игорю местные. Хотя какая разница, ничего-то он переговорами не добьется, потому что местные не желают пускать к кургану, не понимают, что это не мародерство, а научные изыскания.

– Научные… из-изск-искания, – заплетающимся языком повторил Вадим, и молчаливый собеседник его, важно кивнув, протянул трубку.

– Н-не курю!

Старик не стал настаивать.

– То, что происходит, иначе как диверсией я не назову! И будьте уверены, я доложу обо всем куда надо! И потребую принять соответствующие меры, – продолжал реветь Игорь.

Доложит. Потребует. Вечером, когда смоет привкус смешанного с жиром молока стопкой спирта, уже не разбавляемого, как в начале экспедиции, а чистого, ректифицированного. Смешное слово, почти такое же, как дым. И Игорь смешной, каждый вечер доносы строчит и с местным почтальоном отправляет, неужто надеется, что дойдут?

А если и дойдут – кому там, наверху, дело до экспедиции? Подумаешь, четырнадцатый век, курганы… культура… Вот если б оборонкой занимались – другое дело… Игорь жалобу, а местное начальство ответную, что, мол, приехавшие археологи ведут подрывную деятельность и будоражат местное население, отвлекая от участия в трудовом процессе по производству… что ж они тут производят-то? А неважно, главное, что жалобу подкрепят подношением, будь то ковер, местными мастерицами сотканный, кинжал красоты неописуемой, из тех, что самому уважаемому господину Игорю Матвеевичу поднесли, или еще какой-нибудь приятный пустячок.