Никите порой казалось, что он не просто привязан к Але, что он врос в нее всем своим существом. Представлялось, что Аля — демон, специально поднявшийся из адовых глубин, чтобы погубить его, Никиту.

Иногда он думал, что просто отравлен своей женой. Ее тень преследовала даже ночью, присутствовала во всех снах. И даже в них, в мучительном душном наваждении, он скучал по ней. Просыпался, убеждался, что его женщина, его жена, не оставляющее в покое нереализованное желание все еще рядом, и начинал скучать с утроенной силой. Будь его воля, он приковал бы к себе Алю наручниками, не отпускал бы ни на секунду, силой заставил бы исчезнуть преследующий их роковой образ предателя-отца.

«А папаша сидит там, на даче, как паук, сети раскинул и наслаждается, — исходя злобой, представлял Никита. — И выпускать не хочет. Давно бы свалил от него подальше, Альку бы увез, чтобы забыла его к чертовой матери. Нет же, не пускает. Хорошо, тетка там, в ОВИРе, прямо так и сказала ему в последний раз: „С отцом бы поговорили, Никита Дмитриевич“. Видно, крепко я их достал, таскаюсь туда, как на работу. Ничего, мы ему еще покажем».

Никита, пошатываясь, встал из-за стола, нетвердо ступая, двинулся в толпу танцующих. Его рассеянное внимание привлек один из посетителей — высокий, статный брюнет лет сорока.

«Папаша, что ли? — гадал Никита, наступая на кружившегося в танце мужчину в черном пиджаке. — Развлекаться приперся? Отметить, как ловко мне хвост прищемил?»

Не вполне соображая, что делает, зверея от кипевшей в груди злобы, Никита схватил с ближайшего стола водочную бутылку, с размаху треснул ее о стену. Донышко откололось, и в руке у него осталась «розочка» с неровными острыми краями.

В толпе танцующих закричали. Фальшиво тренькнула гитара, песня оборвалась. Черный пиджак обернулся к Никите. Конечно, это был не Редников. Но Никита этого уже не понимал, отреагировал только на снисходительную улыбку на губах незнакомца.

– Ты еще смеешься? Думаешь, мне тебя не победить?

Выставив вперед «розочку», он ринулся в толпу. Послышался женский визг, грохот разбрасываемых стульев, гаркнул что-то, расталкивая людей, администратор. «Розочку» из Никитиной руки быстро выбили, но он, не желая сдаваться, все-таки набросился на мужчину в пиджаке, молотил кулаками куда попало, рычал что-то нечленораздельное.

Взревели за окнами милицейские сирены, кто-то невидимый профессионально заломил Никите руки. Рядом почему-то оказались врачи в сине-зеленых блузах работников «Скорой помощи». Из-за их спин выплыло растерянное лицо Кольки.

– Але! Але позвони!.. — успел крикнуть Никита, прежде чем его выволокли на улицу и втолкнули в машину.

Телефон задребезжал неожиданно, словно ночная тишина взорвалась, захлебнулась звонком. Редников сел в постели, спросонья не сразу сообразив, что происходит.

«Тоня!» — Он внутренне содрогнулся.

Два дня назад жену забрали в больницу с очередным обострением. Только накануне вечером он говорил с врачом, который сообщил ему, что сердце у больной слабое, а дозу препаратов необходимо увеличить. Большой риск, может не выдержать, но выхода нет. И вот теперь этот ночной звонок.

Резким движением Митя сорвал с аппарата трубку, приложил к уху, ощутив прохладное прикосновение гладкого пластика. Приготовился услышать профессионально разыгранное сочувствие.

– Алло?

Но неожиданно услышал срывающийся голос:

– Дмитрий Владимирович, это Аля. Извините, что поздно… Дело в том, что Никиту забрали…

Это слово — «забрали» — отозвалось в затуманенной сном памяти давно знакомым, с детства запрятавшимся где-то в глубине, сковывающим все тело ужасом. Забрали… Забрали отца, сильного, надежного, всегда веселого, скрутили руки и вывели за дверь, не дав даже снять бутафорскую синюю шубу. Забрали мать, маленькую женщину в светлом платье, там, на жарком пыльном летнем вокзале. Забрали Никиту?

Редников спросил отрывисто:

– Погоди? Куда забрали? Кто?

– Мне позвонил Коля, его приятель, — объяснила Аля. — Я сразу в милицию, но мне там сказали, что он был не в себе, бредил… Вызвали «Скорую», и его… В общем, забрали в тринадцатую больницу, в буйное отделение…

В первую секунду Дмитрий Владимирович ощутил лишь, что отлегло от сердца. Он опустился на стул, устало прикрыл глаза.

«Нет, не они забрали… Милиция, врачи, все это ерунда… — Затем в груди заворочался глухой гнев. — Допрыгался все-таки, щенок!»

– Понял. Выезжаю, — коротко сказал он в трубку и неожиданно для самого себя мягко добавил: — Ты не волнуйся. Я все решу.

Уже через полчаса он шел рядом с Алей по узкой, выложенной серыми квадратными плитками дорожке, обсаженной по обеим сторонам разросшимися лохматыми кустами. Впереди темнели одинаковые коробки больничных корпусов. Изредка попадались тускло освещенные окна, забранные толстыми чугунными решетками.

– Почему ты сразу не позвонила мне? Не рассказала, что происходит с Никитой? Я думал, он давно бросил эту дрянь… — сердито спрашивал Редников.

Аля быстро взглянула на него, и он осекся, хмыкнул, прибавил шагу.

Девушка на ходу достала из сумки сигарету, зажала ее в зубах, чиркнула спичкой. Спичка переломилась пополам. Аля чиркнула снова, красноватый огонек метнулся в темноте и тут же погас. Дмитрий Владимирович остановился, взял коробок из ее ледяных дрожащих пальцев, зажег спичку и дал Але прикурить. Она нервно затянулась, и Редников ободряюще погладил ее по плечу:

– Ничего… ты… успокойся…

Аля дернулась от его прикосновения, сжала губы и решительно направилась к главному корпусу.

Дмитрий сдвинул брови: «Да, конечно, чего это я… Нужно быстрее переговорить с главврачом. Дать взятку, если нужно. Только бы не заводили историю болезни. Иначе сразу пометка в личном деле. И все! Не выберешься. Никакой тебе заграницы, никакого кино. Рад будешь, если сторожем на „Мосфильм“ возьмут».

Дежурная в приемном покое, немолодая строгая женщина с седыми прядями, выбивавшимися из-под белого врачебного колпака, конечно, никуда не пустила их ночью:

– Приемные часы с девяти до шестнадцати. Сейчас все закрыто. Вы что же, товарищи, не поняли меня? Шумите тут, больных беспокоите… Покиньте территорию больницы, давайте, давайте…

«Утром будет поздно, — соображал Редников. — Главное, успеть до обхода. Перехватить завотделением на подъезде к больнице? Придется оставаться здесь, ждать… Только где? Сидеть на крыльце эта старая грымза, конечно, не позволит…»

– Знаешь что… — обратился он к Але, стараясь говорить спокойно, даже весело. — Давай-ка я тебя на такси посажу, а сам вернусь сюда, подожду врача.

Аля непонимающе посмотрела на него:

– Я тоже подожду. Лучше уж здесь…

Она оглянулась по сторонам и указала на примостившийся у забора кособокий сарай: