В этот листок бумаги была завернута прядь волос. Нам еще не известно, принадлежит ли она мужчине или женщине. Но, пока мы общаемся с вами, полиция проводит ДНК-тест. И, как только мы узнаем его результаты, мы вас сразу же о них оповестим».

Джош подчеркивает, что пока еще доподлинно не известно, что произошло с Наоми. И представляет зрителям молодую женщину — якобы ее подругу. Мне она не знакома. Я не помню, чтобы видел эту женщину с Наоми в реальной жизни или в сети. Она сильно гнусавит. И меня это раздражает. Такое ощущение, будто я оказался запертым с ней в машине. Женщина утверждает, что Наоми «милая, но не жеманная, хорошая подруга, но достаточно независимая, умная, но не всезнайка». А я не понимаю, что это значит.

«Подруга» Наоми отходит в сторону. Камера снова фокусируется на Джоше, а затем расширяет обзор. Рядом с репортером стоит мужчина — довольно крупный, с усами, делающими его похожим на моржа. Со слов Джоша, это помощник управляющего отелем «Ланкастер», работавший вместе с Наоми. Джош не просит его охарактеризовать Наоми одним словом, но он это делает:

«Если бы мне нужно было описать Наоми одним словом, я бы сказал «добрая». Она была добра ко всем — и к гостям нашего отеля, и к своим коллегам. Всегда готова помочь. Если постояльцу нужно было отнести что-то в номер, а горничные были заняты, Наоми добровольно вызывалась это сделать. Если кто-то из коллег заболевал, она охотно выходила на замену. Никогда ничего не просила. У меня, во всяком случае. За каждого я сказать не могу».

Стук в окошко машины заставляет меня подскочить.

Триста.

Я вижу ее и ее отражение в стекле. В последний раз, когда я видел Тристу, она была обдолбана до состояния, близкого к коме. Но данное ей обещание я сдержал и ничего не рассказал Энди.

Триста улыбается мне, жестом просит опустить окошко. И, когда я это делаю, она наклоняется и целует меня в щеку. Ее абрикосовая губная помада кажется мне очень липкой.

— Привет, — говорю я.

Триста смеется. Улыбка делает ее моложе, как и козырек с ромашкой на голове.

— Прости, у меня просто хорошее настроение.

— Заметно, — я выхожу из машины и встаю к ней лицом. Глаза Тристы чистые, зрачки не слишком большие и не слишком маленькие. Кожа чуть розоватая, как будто накануне она провела день на пляже. — Отлично выглядишь!

— Да, у меня все отлично.

Облегчение, которое я ощущаю, подтверждает, как сильно я за нее беспокоился.

— Я очень рад это слышать. Я волновался за тебя.

— Я ушла от Энди, — говорит Триста.

— Ушла? Куда? — я кидаю взгляд на кофейню, думая, что Энди в ней. На самом деле.

— Нет, я имела в виду не это. Мы больше не живем вместе.

Скрыть шок мне не удается. Энди и Триста поженились вскоре после нас с Миллисент. Мы были на их свадьбе. Ничто не намекало на проблемы в их семье. Ни я, ни Милллисент не замечали ничего такого.

— Энди разве тебе не сказал? — спрашивает Триста.

— Нет.

— Что ж, узнаешь это от меня. Я его бросила.

У меня на языке вертятся слова: «Мне очень жаль, что ваш брак распался». Мне действительно жаль, потому что Энди с Тристой — мои друзья. Но Триста выглядит такой счастливой, что я лишь плотно сжимаю губы.

Триста закатывает глаза.

— Все в порядке. Ты ничего не должен говорить. Только знаешь что? Я никогда его по-настоящему не любила. Так, как ты любишь Миллисент, — Триста улыбается, совершенно не смущенная. — Это правда. Я вышла замуж за Энди потому, что он соответствовал всем моим требованиям. Это звучит ужасно, да? Ну же, скажи! Я — стерва!

— Я никогда не называл тебя стервой.

— Но ты так считаешь. Должен считать — ведь ты друг Энди.

— Я и твой друг тоже.

Триста пожимает плечами.

— Я больше не буду брать у тебя уроки. Извини, но я не могу ходить в клуб, который посещает Энди.

— Понимаю.

— Ты мне действительно очень помог, — говорит Триста. — Тот разговор помог мне понять, что к чему.

Тот разговор и мне помог. Благодаря Тристе я узнал об Оуэне то, чего не узнал бы иначе никогда, и смог написать от его имени убедительное письмо Джошу. Но Триста имеет в виду другое.

— Я ничего такого не сделал, — говорю я. Возможно, чтобы убедить самого себя, что не я разрушил брак друга.

— Если бы ты меня тогда не выслушал, моя тайна осталась бы со мной и продолжала бы меня изводить. Мне нужно было выговориться. Но кому хочется слышать такое. Все желают знать только одно: Оуэн — чудовище.

— А он не такой?

Триста задумывается, посасывая соломку:

— И да, и нет. Помнишь, я тебе сказала, что секс с ним был хорошим. Не классным, но хорошим?

Я киваю.

— Я соврала. Он был классным. Реально фантастическим. Оуэн был… он был… — голос Тристы плывет. Она отводит взгляд на парковку перед кофейней, явно прокручивая перед глазами воспоминания, которые я видеть не могу. Мне неловко смотреть на нее молча, но говорить что-то мне кажется еще неуместней. И я не открываю рта.

— Я любила его, — признается вдруг Триста.

— Оуэна?

Она кивает, а потом трясет головой:

— Это звучит ужасно. Я не хочу сказать, что собираюсь к нему сбежать. Да и где его найти, я не знаю. О Боже, я не так выразилась, — Триста вскидывает вверх руки, словно отмахиваясь от объяснения. — Прости. Это все так странно.

— Нет, это… — я не могу подобрать другого слова.

— Странно.

Я пожимаю плечами:

— Ну да, странно.

И ужасно.

— Любить чудовище плохо?

— Ты же не знала, что он за человек, когда влюбилась в него?

— Не знала.

— И ты полюбила его не за то, что он — чудовище, так ведь?

Теперь Триста пожимает плечами:

— Как я могла это понять?

У меня нет ответа.

31

Церковь Обретения Надежды становится местом сбора всех людей, желающих поговорить о Наоми, помолиться за нее или поставить свечку. Сначала туда зачастили ее подруги и коллеги по работе. Возможно, первыми дорожку в эту церковь проложили моржеобразный помощник управляющего «Ланкастера» и гнусавящая девушка. Но теперь доброхотов заметно прибавилось.

Я не захожу в саму церковь, но останавливаюсь возле нее по дороге с работы домой. Сидя в машине, я наблюдаю, как люди входят и выходят оттуда. Одни задерживаются там надолго, другие — только на несколько минут. Некоторых я узнаю. Я общался с