обязательной моделью стал Homo faber. Классическая политэкономия объясняла творчество и физические усилия как источник создания стоимости - доктрина, которая также стала аксиомой социализма и подпитывала требования к работникам о достойной оплате и хорошем обращении. Другие шли еще дальше, пытаясь представить труд как очищение человечества; отчужденный и эксплуатируемый труд при капитализме превращался в утопию эмансипированного труда. С распространением машин тема превосходства ручного труда стала характерной: такие критики, как Уильям Моррис, писатель, ранний английский социалист, влиятельный дизайнер и основатель движения "Искусства и ремесла", в теории и на практике вернулись к вымирающим идеалам ремесла, существовавшего до эпохи модерна. Когда средняя продолжительность рабочей недели, увеличившись в начале периода индустриализации, вновь сократилась в некоторых странах Европы и США к концу века, досуг стал новым видом времени, которое необходимо активно проживать, а не просто тратить на безделье. В связи с этим встал вопрос о том, как разделить оплачиваемый труд и нетрудовую деятельность - в течение каждого дня, в течение года или всей жизни. Утверждается, что Европа провела особенно четкое разграничение между этими двумя понятиями, но даже там различные концепции существовали рядом друг с другом, и идея "типично европейского" понимания труда не лишена проблем.

Исследования трудовой этики XIX века в неевропейских цивилизациях пока отсутствуют. Возможно, они покажут, что отношение к труду различалось не только, а зачастую и не столько по культурным линиям разделения, сколько по классовым и гендерным признакам, а внешние стимулы и благоприятная институциональная среда активизировали трудовую энергию в самых разных обстоятельствах. Хорошей иллюстрацией этого является быстрый и успешный отклик многих западноафриканских фермеров на новые возможности экспортного производства. Эффективные отрасли - а в колониальные времена их было несколько (например, хлопководство) - адаптировались к изменившимся условиям, создавались и развивались новые. Наконец, во всех или большинстве цивилизаций представления о труде были связаны с различными ожиданиями относительно "справедливого" обращения с работниками.

 

1 Вес сельского труда

Доминирование сельской местности

В Европе, как и во всем мире, на протяжении всего XIX века сельское хозяйство было самым крупным сектором занятости. Только в годы, непосредственно последовавшие за Второй мировой войной, индустриальное общество утвердилось в качестве доминирующего типа во всей Европе, включая Советский Союз. Однако его господство было недолгим, так как к 1970 г. в Европе все большую долю в общей занятости составлял сектор услуг. Таким образом, классическое индустриальное общество стало мимолетным моментом в мировой истории. Лишь в нескольких странах - Великобритании, Германии, Бельгии, Швейцарии - промышленность была ведущим сектором занятости на протяжении более полувека. Ни в Нидерландах, ни в Норвегии, ни в Дании, ни в Греции, ни даже во Франции она так и не достигла этого положения, а в Италии, Испании, Швеции и Чехословакии - лишь на короткие периоды. Эта краткость еще больше бросается в глаза, если мы посмотрим не только на Европу. Даже в двух странах с наиболее производительной промышленностью - США и Японии - промышленный труд так и не превзошел занятость в сельском хозяйстве и сфере услуг. Конечно, и там, и там были высокоразвитые индустриальные регионы, но в 1900 году промышленный труд занимал ведущее место лишь в нескольких странах, таких как Великобритания, Германия и Швейцария. В значительной части мира в XIX веке возросло значение сельского хозяйства, так как продвигающиеся границы были в основном районами, где открывались новые земли для земледелия. Иногда основным типом первопроходца был плантатор или крупный скотовод, но чаще это был мелкий фермер: в высокогорьях Китая, в Африке, в кавказской степи, в Бирме и на Яве. Некоторые авторы говорят о столетии "крестьянизации" Юго-Восточной Азии, и это действительно так: к 1900 году ее низменные районы были усеяны множеством крошечных ферм. Крестьяне не всегда "существовали вечно", со времен неолитической революции. И в XIX веке их еще можно было "сделать".

В 1900 или 1914 году большинство людей во всем мире занимались сельским хозяйством. Они работали на земле и с землей. В основном они трудились под открытым небом, где зависели от стихии. То, что все большая часть всех работ стала выполняться в помещении, было большой новинкой XIX века. Для человека, приехавшего из деревни, первым впечатлением от фабрики должен был стать работный дом. В то же время в результате технического прогресса в горнодобывающей промышленности работа все глубже проникала под землю. Даже самые распространенные тенденции века - прежде всего, урбанизация - мало повлияли на положение сельского хозяйства, поскольку усилились и некоторые контртенденции, не менее "современные". Расширение мировой экономики в период с 1870 по 1914 год (особенно после 1896 года) значительно стимулировало аграрное производство на экспорт, а аграрные интересы оказывали огромное политическое влияние даже в наиболее развитых странах. Несмотря на относительное снижение веса высшего дворянства, крупные землевладельцы накладывали свою печать на политическую элиту Великобритании вплоть до последней четверти века, в то время как во многих континентальных странах аграрные магнаты продолжали задавать тон. Любой режим во Франции, будь то монархия или республика, был вынужден считаться с сильным классом мелких фермеров, а сельскохозяйственные интересы в США были неизменно широко представлены в политической системе.

Большинство людей обрабатывали землю. Что это означало? Этим вопросом давно занимается целый ряд дисциплин: аграрная история, аграрная социология, этнология и во многом связанное с ней изучение фольклора. Для досовременной Европы и значительной части мира XIX века не было необходимости в особой "аграрной истории"; крестьяне и сельское общество в любом случае были центральной темой экономической и социальной истории. Из многочисленных дискуссий, возникших после новаторских исследований Александра Чаянова в начале 1920-х годов, для глобальной истории особый интерес представляет дискуссия 1970-х годов между сторонниками подхода "моральной экономики" и теоретиками "рационального выбора". Для первых крестьянство ориентировано на натуральное хозяйство и враждебно рынку, предпочитает общинную собственность индивидуальной, избегает рисков, ведет себя оборонительно по отношению к внешнему миру; его идеал - справедливость в традиционных рамках и солидарные отношения, в том числе между землевладельцами и арендаторами, меценатами и иждивенцами; продажа земли рассматривается только как крайняя мера. Для последних крестьяне, по крайней мере, потенциально являются мелкими предпринимателями, они умеют использовать рыночные возможности, когда они появляются, не обязательно для получения максимальной прибыли, но для обеспечения своего материального существования собственным трудом, не отказываясь при этом полностью от групповой солидарности. Проникновение капитализма приводит к дифференциации таких крестьян, которые поначалу могли быть относительно однородными в социальном отношении.

Каждый из этих подходов опирается на различные примеры, поэтому однозначно судить об их эмпирической обоснованности в сравнительном плане