Начало войны обернулось катастрофой. Три французские армии вторглись в Бельгию, две потерпели жестокое поражение, а третья, под командованием Лафайета, отступила. Затем на стороне Австрии в войну вступила Пруссия, и объединенные силы под командованием герцога Брауншвейгского приготовились к вторжению во Францию. Герцог издал одну из наиболее глупых прокламаций в истории: он заявил, что вторгается во Францию для восстановления власти короля. И пригрозил, что, в случае новых угроз жизни короля, он появится в Париже и Собрании для «военной экзекуции». Этого, несомненно, было достаточно, чтобы превратить самого ярого француза-роялиста в республиканца — по крайней мере на время войны.

Новая фаза революции — революция якобинская — стала прямым следствием этой прокламации. Стало невозможным как Законодательное собрание, в котором преобладали благопристойные республиканцы (жирондисты) и роялисты, так и то правительство, которое расстреляло республиканский митинг на Марсовом поле и загнало Марата в канализацию. Бунтовщики собрались в ратуше, и 10 августа Коммуна взяла штурмом дворец Тюильри.

Король вел себя с неуклюжей глупостью и тем безразличием к судьбам других людей, которое является прерогативой королей. В его распоряжении была швейцарская охрана численностью почти в тысячу человек, а также национальные гвардейцы неопределенной степени лояльности. Он колебался, пока не началась стрельба, а затем, покинув сражающихся швейцарцев, ушел в находящееся рядом Собрание, чтобы то взяло его и его семью под свою защиту. Ясно, что он надеялся столкнуть Собрание и Коммуну, однако у Собрания не было того боевого духа, который присутствовал в Отель-де-Виле. Сбежавшую королевскую семью поместили в ложу для журналистов (откуда был проход в маленькую комнату), и она оставалась там шестнадцать часов, пока Собрание решало ее судьбу. Снаружи доносились звуки напряженного сражения; время от времени разбивались окна. Положение несчастных швейцарцев было безвыходным, но они продолжали сражаться — им больше ничего не оставалось…

У Собрания не хватило твердости сделать так, как поступило правительство, расстрелявшее в июле демонстрацию на Марсовом поле. Свирепая энергия Коммуны подавила его. Король не нашел никакой поддержки у Собрания. Оно раскритиковало его и начало обсуждать вопрос о «приостановлении» его полномочий. Швейцарцы сражались, пока не получили от короля приказ прекратить сопротивление, и после этого — а толпа пришла в бешенство от ненужного кровопролития и вышла из-под контроля — почти все они были жестоко убиты.

Парижская коммуна захватила реальную власть во Франции. Законодательное собрание, — в котором явно произошла перемена настроений, — объявило, что полномочия короля приостанавливаются, и заключило его в замок Тампль, заменив короля Исполнительным советом, а затем созвало Национальный конвент для выработки новой конституции.

Положение той части Франции, которая разделяла патриотические и республиканские взгляды, становилось невыносимым. Ее армии беспомощно отступали к Парижу. Пал Лонгви, за ним — мощная крепость Верден, и казалось, что ничто уже не сможет остановить наступления войск антифранцузской коалиции на столицу. Ощущение предательства роялистов разрослось до размеров панической жестокости. Роялистов надо было по меньшей мере запугать, лишить возможности выражать свои взгляды и разогнать. Коммуна принялась вылавливать каждого роялиста, который попадался под руку; вскоре тюрьмы Парижа были полны людей. Марат предвидел опасность резни. Пока не стало слишком поздно, он пытался обеспечить введение экстренных трибуналов для того, чтобы определить виновных и невиновных в этом пестром собрании интриганов, подозреваемых и просто безобидных дворян. Его мнение проигнорировали, и в первых числах сентября произошла неотвратимо жестокая расправа.

Совершенно неожиданно, сначала возле одной, а затем и возле других тюрем, появились банды бунтовщиков. Было учреждено нечто вроде ускоренного суда, у ворот тюрем собрались буйствующие толпы, вооруженные саблями, копьями и топорами. Узников выводили по одному из их камер, как женщин, так и мужчин, устраивали краткий допрос, оправдывали под крики «Да здравствует народ!» или бросали в толпу, стоявшую у ворот, ожидавшую возможности ударить жертву саблей или топором. Приговоренных кололи, рубили и забивали до смерти, рубили им головы, насаживали на пики и носили по городу, отбросив в сторону истерзанные тела. Так, вместе с другими людьми, погибла принцесса де Ламбаль, которую король и королева оставили в Тюильри. Ее голову принесли к Тамплю показать королеве.

В камере королевы находились два национальных гвардейца. Один из них захотел, чтобы она выглянула в окно и увидела это жуткое зрелище, подругой, пожалев ее, не позволил этого сделать.

И хоть в Париже и происходила эта кровавая трагедия, французский генерал Дюмурье, срочно выдвинувший армию из Фландрии в Аргоннские леса, сдерживал продвижение войск коалиции от Вердена. 20 сентября произошло сражение, в основном артиллерийская перестрелка, под Вальми. Не очень решительное прусское наступление было остановлено, пехота французов держалась стойко, а их артиллерия выиграла дуэль у артиллерии союзников. В течение десяти дней после такого неожиданного отпора герцог Брауншвейгский колебался, а затем начал отходить к Рейну. Прокисший шампанский виноград вызвал дизентерию в прусской армии. Битва при Вальми — и это было больше, чем артиллерийская дуэль, — стала одной из самых решающих битв в мировой истории. Революция была спасена.

21 сентября 1792 г. начал работу Национальный конвент и немедленно провозгласил республику. Суд и казнь короля стали логическим следствием этого события.

Людовик был обезглавлен в январе 1793 г. Для этого была использована гильотина — ибо начиная с августа предыдущего года ее применяли во Франции как официальный инструмент для казни.

Дантон, в своей роли «человека-льва», был очень рад свершившемуся. «Если короли Европы бросят нам вызов, — громогласно заявил он, — то мы бросим им под ноги голову короля!»

Затем в истории французского народа наступил странный период. Разгорелся великий огонь энтузиазма во имя Франции и республики. Это означало конец компромиссам внутри страны и за ее пределами: внутри страны роялисты и любая форма нелояльности республике подлежали искоренению; за ее пределами Франция должна была стать защитником и помощником всех революционеров. Вся Европа, весь мир должны были стать республиканскими. Молодежь Франции валом валила в республиканскую армию. По всей стране распространилась новая песня — песня, которая все еще будоражит кровь, как вино, — «Марсельеза». Перед этой песней и быстрыми колоннами французских штыков, перед яростной пальбой из пушек отступали неприятельские армии.

К