мгновенно понимают, когда что-то не так, а я порой терзаюсь вопросом: что они думают о Миллисент?

Ведь по ее виду никогда не поймешь, что что-то не так, а в последний год она и вовсе выглядела спокойной… Чересчур спокойной для себя… О том, что пора подобрать следующую женщину, она намекнула лишь месяц назад.

Точно! Все встает на свои места! Миллисент не просила подыскать новую женщину, пока не убила Линдси!

Весь прошлый год я пытался заполнить работой, заботой о детях, домашними делами, оспариванием счетов и регулярным мытьем машины. Ничего знаменательного в моей жизни не произошло. Никакого памятного события, ни одного яркого дня, ничего, что бы я вспоминал и через двадцать, и через тридцать, и через сорок лет. У Миллисент год выдался урожайным на клиентов. Цены на газ то подскакивали вверх, то понижались. Местные выборы пришли и прошли. Моя любимая химчистка закрылась, и мне пришлось подыскивать новую.

Нет, химчистка вроде бы закрылась два года назад. Хотя какая разница?

Весь этот год Линдси была жива, Миллисент держала ее в плену.

В моем воображении мелькают вереницы разных картин: от тревожных и расстраивающих до жутких и самых диких. Я представляю себе сцены, о которых слышал в новостях: когда женщин находили после многолетнего плена, в котором их удерживали мужчины с разными психическими отклонениями. Но мне никогда не доводилось слышать, чтобы что-то подобное учиняла женщина. И, как мужчина, я не могу себе представить, чтобы такое сделал я сам.

Оставив детей дома, я еду к Миллисент. Дом, который она сейчас продает, находится всего в нескольких кварталах от нас. Я доезжаю туда минут за пять. Перед входом в здание стоят два автомобиля. Один — Миллисент, другой — внедорожник.

Я жду.

Через двадцать минут из дома выходит моя жена в сопровождении семейной пары, моложе нас. Глаза у женщины широко распахнуты. Мужчина улыбается. Пожимая им руки, Миллисент краешком глаза замечает меня. Я чувствую, как задерживаются на мне ее зеленые глаза, но жена не замедляет своих плавных движений.

Супружеская пара направляется к своей машине. Провожая ее взглядом, Миллисент остается стоять у входа в дом. Сегодня на ней синий наряд — узкая юбка, блузка в полоску, туфли на каблуках, ее прямые рыжие волосы сейчас отрезаны по подбородок. Они были гораздо длиннее, когда мы познакомились. Но с каждым годом становились все короче и короче, словно Миллисент дала себе обет периодически подрезать их на полдюйма. И я не удивлюсь, если окажется, что так оно и было. Пожалуй, я теперь не удивлюсь ничему.

Миллисент дожидается, когда внедорожник уедет, и только потом поворачивается ко мне. Я выхожу из машины и иду к зданию.

— Ты расстроен, — говорит мне жена.

Я только молча смотрю на нее в ответ.

— Давай зайдем внутрь, — устремляется к входу Миллисент.

Мы заходим. Вестибюль очень просторный, потолки высотой более двадцати футов. Новое строение, почти как наше, только большее по площади. Все пространство открытое и воздушное. И организовано так, чтобы направить посетителя прямиком в большую залу. Туда проходим и мы с Миллисент.

— Что ты с ней делала? Целый год? Что ты с ней делала?

Миллисент мотает своей головой. Ее волосы колышутся взад-вперед:

— Мы не можем обсуждать это сейчас.

— Мы должны…

— Не здесь. У меня назначена встреча.

Миллисент ускоряет шаг и отрывается от меня, но я упорно следую за ней.

* * *

Через несколько месяцев после нашей свадьбы Миллисент забеременела. Мы с ней договаривались повременить с детьми, поэтому такая новость для меня оказалась «сюрпризом». Но не полным, потому что предохранялись мы с ней не всегда. Мы с Миллисент обсуждали разные способы предохранения, но всегда возвращались к презервативам: жене не нравились гормональные препараты. От них она становилась чересчур эмоциональной.

Когда у Миллисент случилась задержка, мы оба заподозрили, что она беременна. Наше подозрение подтвердилось сначала дома, после теста на беременность, а потом и в кабинете у врача. В тот вечер я никак не мог заснуть. Мы с Миллисент долго провалялись на диване, купленном в секонд-хенде, в нашем захудалом арендованном домишке. Свернувшись калачиком рядом с женой и положив свою голову ей на живот, я терзался сомнениями.

— А может, нам от него избавиться? — спросил я.

— Нет, — отрезала Миллисент.

— Нам нужны деньги. На что мы будем…

— Мы справимся.

— Я не хочу прозябать в нищете вечно. Я хочу жить в достатке. Я хочу…

— У нас все будет, — и ребенок, и достаток.

Я поднял голову и взглянул на нее:

— Почему ты так во всем уверена?

— А почему ты во всем не уверен?

— Вовсе нет, — возразил я. — Просто я…

— Просто ты беспокоишься.

— Ну да.

Миллисент вздохнула и нежно спихнула мою голову со своего живота:

— Не глупи, — сказала она. — У нас все будет хорошо. Даже лучше, чем просто хорошо.

Еще несколько минут назад я чувствовал себя скорее ребенком, чем мужчиной, которому скоро предстоит стать отцом. Миллисент зарядила меня силой и уверенностью.

С первых дней нашего брака и безденежья мы с Миллисент проделали долгий путь. Я пошел учиться на магистра делового администрирования, но мне оставалось еще два курса, когда она забеременела. Мы очень нуждались в деньгах, и я бросил учебу и вернулся к тому, что умел делать лучше всего — игре в теннис. Это был мой единственный талант. Это было то, что я делал лучше любого, с кем вырос. Теннисный корт был тем местом, где я по-настоящему блистал. Не так ярко, чтобы стать профессиональным спортсменом, но достаточно ярко, чтобы начать предлагать всем желающим частные уроки.

Миллисент на момент нашего знакомства только закончила курсы риелторов и готовилась к экзамену. После его сдачи она не сразу начала торговать недвижимостью, но все-таки начала и продолжала этим заниматься, даже когда ходила беременной, даже когда наши дети были совсем крохами.

Моя жена оказалась права. У нас все получилось. И теперь у нас все хорошо. Даже лучше, чем просто хорошо. И, насколько мне известно, мы пока еще не избавлялись от детей.

7

Но сейчас, когда мы стоим в этом пустом доме, который она пытается продать, Миллисент не заряжает меня ни силой, ни уверенностью. Она пугает меня.

— Все плохо, — говорю я. — В этом нет ничего хорошего.

Миллисент приподнимает бровь. Обычно это выглядело мило.

— В тебе проснулась совесть?

— Она всегда у меня была…

— Нет. Не думаю.

И она снова права. Меня не мучила совесть, когда я старался сделать