салат, и когда снимает макияж, и когда работает за компьютером перед тем, как улечься в постель. Если жена и слушала новости, то виду не показывает. И я в который раз собираюсь ее спросить: почему и как Линдси оказалась в мотеле?

Но не спрашиваю. Потому что могу думать только об одном: почему я должен ее спрашивать об этом, почему она сама мне не рассказала.

На следующий день она звонит мне ближе к вечеру, и эти вопросы едва не слетают с моих губ. Более того, у меня на языке вертится новый вопрос: есть ли еще что-то такое, чего я не знаю?

— Ты помнишь, что мы ужинаем сегодня с Престонами? — напоминает мне Миллисент.

— Помню, — отвечаю я.

Хотя на самом деле забыл. Миллисент это знает и сообщает мне название ресторана, не дожидаясь, пока я его спрошу.

— В семь часов, — говорит она.

— Я буду ждать тебя там.

* * *

Энди и Триста Престоны купили свой дом у Миллисент. Энди старше меня на несколько лет, но я знаю его сызмальства. Он вырос в Хидден-Оуксе, мы ходили в одни школы, и наши родители общались друг с другом. Теперь Энди работает на фирме по разработке и распространению программного обеспечения и загребает достаточно бабок для того, чтобы хоть каждый день брать у меня уроки тенниса. Но он этого не делает — предпочитает отращивать брюхо.

А вот его жена берет уроки тенниса. Триста тоже выросла в здешних краях, но она не из Оукса, а из другой части Вудвью. Мы встречаемся с ней дважды в неделю, а большую часть своего времени она проводит за работой в художественной галерее. Вместе Престоны зарабатывают вдвое больше нас с Миллисент.

Жена отлично осведомлена о доходах своих клиентов; у большинства из них он выше нашего. И должен признаться, меня это тяготит больше, чем Миллисент. Жена полагает — это потому, что ее заработок больше моего. Но тут она ошибается. Это потому, что Энди зарабатывает больше меня. Только я не говорю об этом жене. Она не из Оукса и не понимает, каково это — вырасти здесь и здесь же остаться.

Мы ужинаем в первоклассном ресторане, где все едят салат, курицу или форель и пьют красное вино. Энди и Триста опустошают целую бутылку. Миллисент не пьет и терпеть не может, когда выпивает ее муж. В ее присутствии я не пью.

— Завидую я тебе, — признается мне Триста. — Хотелось бы мне иметь такую работенку, как у тебя, и проводить на свежем воздухе целый день, мне нравится играть в теннис.

Энди улыбается. Его щеки покраснели.

— Но ты же работаешь в художественной галерее. Это практически то же самое.

— Находиться на природе и работать на свежем воздухе — не одно и то же, — говорю я. — Я бы предпочел просиживать все дни на пляже, ничего не делая.

Триста хмыкает в свой дерзкий нос:

— По-моему, это очень скучно — лежать без движения, просто так. Я бы умерла с тоски от безделья.

Меня подмывает ей сказать, что брать уроки тенниса и обучать этой игре других — совершенно разные вещи. Когда ты работаешь, ты меньше всего думаешь о природе или свежем воздухе. Большую часть времени ты тратишь, пытаясь обучить игре в теннис людей, которые бы с большей охотой болтали по телефону, смотрели телевизор, ели или выпивали. Мне хватит пальцев на одной руке, чтобы перечислить тех, кто действительно желает играть в теннис, а не приходит на мои уроки ради поддержания формы. Триста — одна из таких. Ей вовсе не нравится теннис. Ей нравится хорошо выглядеть.

Но я держу рот на замке, ведь именно так поступают друзья. Мы не указываем друг другу на недостатки, когда нас о них не спрашивают.

Разговор переходит на работу Энди, и я выключаюсь из него, улавливая только ключевые слова. Меня отвлекает звучание серебряных приборов. Всякий раз, когда Миллисент отрезает кусочек от запеченной курятины, я думаю о том, как она убивала Линдси.

— Внимание, — произносит Энди. — Это единственное, что волнует все компании по разработке программного обеспечения. Как мы можем привлечь ваше внимание и удержать его? Как мы можем вас заставить просиживать за компьютером целый день?

Я закатываю глаза. Когда Энди выпьет лишнего, он начинает проповедовать. Или читать лекции.

— Ну давай, — говорит он. — Ответь мне на один вопрос. Что тебя удерживает перед экраном компьютера?

— Видео с кошками, — отвечаю я.

Триста хихикает.

— Не ерничай, — кривится Энди.

— Секс, — подает голос Миллисент. — Скорее всего, секс или жестокость.

— Или и то и другое, — вставляю я.

— На самом деле видео совсем не обязательно должно содержать секс, — говорит Энди. — Я имею в виду голый секс. Что действительно необходимо, так это обещание секса. Или жестокости. Или и того и другого. И еще должна быть сюжетная линия, история. Не важно какая — реальная или выдуманная. И не важно, кто эту историю рассказывает. Важно вызвать у людей интерес, чтобы им захотелось узнать: что будет дальше.

— И как вы этого добиваетесь? — спрашивает Миллисент.

Энди улыбается и указательным пальцем очерчивает в воздухе невидимый круг.

— Секс и жестокость.

— Это везде присутствует. Даже новости строятся на сексе и насилии, — замечаю я.

— Все в этом мире вращается вокруг секса и насилия, — говорит Энди. Он снова выписывает указательным пальцем круг и обращается ко мне: — Ты это знаешь, ты же отсюда.

— Знаю, — поддакиваю я. По данным официальной статистики, Оукс — одна из самых безопасных общин в штате. Но это потому, что все насилие здесь случается за закрытыми дверями.

— Я тоже это знаю, — говорит Триста мужу. — Вудвью не многим отличается от Оукса.

Отличается. И сильно. Но Энди не вступает в спор с женой. Вместо этого он наклоняется к ней и чмокает в губы. Когда их губы соприкасаются, Триста дотрагивается ладонью до щеки Энди.

А я завидую.

Завидую простоте их общения. Завидую их хмельному состоянию. Завидую их незатейливой прелюдии к сексу, который у них будет ночью.

— Думаю, нам пора по домам, — бормочу я.

Энди мне подмигивает. Я перевожу взгляд на Миллисент — она смотрит в свою тарелку. Ей противны публичные проявления любви, симпатии или привязанности.

Когда официант приносит нам счет, Миллисент и Триста встают из-за столика и проходят в туалетную комнату. Энди хватает чек раньше меня.

— Не вздумай мне перечить, я плачу, — говорит он, глядя в чек. — Тем более что вы, ребята, ненамного насидели. Без алкоголя-то.

— Мы вообще много не пьем, — пожимаю я плечами.

Энди