— Я всегда предполагал, что будущее за менделизмом, но реальных оснований для уверенности у меня не было. Когда толпа ворвалась в тюрьму, чтобы линчевать меня, и мне удалось сбежать от них, ваше посольство казалось единственным местом, где я мог надеяться укрыться. Теперь, когда я оказался здесь и видел ваших людей, — теперь я знаю Следующее столетие принадлежит нам!

У посла сделался такой вид, одновременно недоверчивый и расстроенный, как будто он с размаху налетел на скалу — в эмоциональном смысле, конечно. Он бросил быстрый, вопросительный взгляд на секретаря.

— Прошу прощения, сэр, — негромко заговорил Додсон. — Брюс. Это его вина. Он так увлекся сооружением баррикад на втором этаже, что пренебрег соответствующими мерами предосторожности. Во время суматохи трое служащих поднялись к пленнику и вступили с ним в беседу. Когда я туда пришел, дело уже было сделано.

— Трое служащих… — Борьба его превосходительства с самим собой закончилась, как обычно, тем, что он сумел снова окутать себя защитным облаком спокойствия. — До сих пор я пребывал в заблуждении, что мой персонал состоит из вышколенных работников, регулярно инструктируемых относительно своих обязанностей. Хорошо вышколенных. Вплоть до самых нижних эшелонов.

— Да, сэр, но это их первое экстемпоральное назначение. Я не оправдываю их, однако в последние несколько месяцев в посольстве была очень спокойная атмосфера, в особенности для романтически настроенных личностей, горящих желанием воочию увидеть живую историю. И потом — вдруг эта толпа линчевателей и осада посольства. В двух шагах от них оказался самый настоящий мученик-менделист двадцать первого столетия. Так сказать, во плоти. Ну, вы знаете, как это бывает. Взволнованные и восхищенные, они хотели всего лишь задать ему несколько вопросов — и не заметили, как сами начали говорить лишнее.

Посол кивнул с мрачным видом.

— Сейчас прежде всего нужно разобраться с Гроппусом. Однако после того, как в это дело будет внесена ясность, вице-консул Брюс и три упомянутых клерка непременно станут предметом служебного расследования.

Гроппус внезапно встрепенулся и забегал по комнате.

— Так я и думал! Так я и думал! — восклицал он, большими шагами меряя офис. Руки неистово жестикулировали, рваная одежда развевалась на ходу. — Это мы и говорим людям! Если утробная чума означает, что девяносто процентов девочек рождаются мертвыми, разве из этого вытекает, что оставшиеся драгоценные десять процентов должны выходить замуж случайным образом? Нет, говорим мы. Такой подход противен всей эволюции!

Недостаточно требования, чтобы каждый потенциальный муж предъявлял сертификат о способности к оплодотворению. Мы должны пойти дальше! Наш лозунг — максимальный генетический потенциал в каждом браке. Как-никак, мы живем не во тьме двадцатого или двадцать первого столетия! Современные методы евгеники позволяют совершенно точно определить, что именно несет в себе каждый утробный плод. Но даже этого недостаточно. Мы должны…

— Хорошо, хорошо. — Посол из 2219-го устало откинулся в кресле, хмуро глядя на крышку стола. — Эти рассуждения для меня не новость. Все детство их вколачивали в меня под барабанный бой, а во времена юности я вынужден был заучивать их наизусть и без конца повторять.

— _Даже этого недостаточно!_— как ни в чем не бывало снова выкрикнул бородатый. — Нужно идти дальше, говорим мы. Превратить проклятие в благословение, а утробную чуму — в генетическое возрождение! Почему бы не позволить воспроизводиться только лучшим или даже лучшим из лучших? И если бы лишь немногочисленным, не побоюсь этого слова, самородкам рода человеческого была дарована привилегия иметь наследников, — на этом месте его голос понизился до драматического шепота, но тут же воспарил вновь, — то с какой стати нам пришло бы в голову навязывать древние, устарелые ограничения — иметь одну женщину, одну жену, одну подругу?

Разве наша раса, барахтающаяся в смертоносной биологической трясине, не заслуживает большего? Разве следующее, пусть даже значительно сократившееся поколение не заслуживает лучшего, чем предыдущее, вопреки завываниям обычаев и визгу морали? Мы не проповедуем сексуальную монополию: мы проповедуем сексуальное спасение! И я говорю вам…

— Ох, Додсон, пожалуйста, уведите его отсюда! — умоляюще произнес посол. — Я должен подумать, а эти прописные истины вызывают у меня головную боль!

У двери Гроппус внезапно спустился со своих головокружительных высот и, так сказать, весьма пружинисто приземлился на ноги.

— Вы не выдадите меня, ваше превосходительство? Не бросите меня на растерзание этим дикарям?

— Я еще ничего не решил. На кону нечто гораздо большее, чем ваша судьба. Я должен тщательно изучить проблему.

— Изучить? Вы за свет или за тьму? Вы за будущее или за прошлое? Что тут изучать? Я духовный гражданин, философский праотец две тысячи двести девятнадцатого года. И, как таковой,_ имею право_ на убежище здесь. Я требую предоставить мне убежище!

Посол спокойно посмотрел на него.

— Ни духовное гражданство, ни философское прародительство не входят в сферу моей компетенции. И позвольте указать вам, мистер Гроппус, что, согласно нормам международного права, в полном соответствии с которыми действует экстемпоральный закон, — право беженца на убежище отнюдь не безоговорочно, но полностью зависит от решения посольства в каждом конкретном случае.

Когда Додсон закрывал дверь, на лице бородатого начало проступать выражение ужаса.

Передав Гроппуса охранникам, которые по своему статусу не могли вступать с ним ни в какие разговоры, Додсон вернулся, и посол рассказал ему об угрозе, содержащейся в последнем замечании генерального секретаря.

Молодой человек с трудом проглотил ком в горле.

— Но это же означает, что… что вскоре после вручения нам требования о выдаче, сэр, произойдет насильственное вторжение в посольство с целью захвата пленника. Неслыханно!

— О таких вещах много не распространяются, но нельзя сказать, что этот случай неслыханный. Бесспорно одно — Темпоральное посольство на долгое время будет отозвано из Соединенных Штатов этого века.

— Неужели они пойдут на такой риск, сэр? Как-никак, это их связь с будущим! Пусть мы не даем им всю информацию, как они того желают, но все же многое, что в нашем собственном времени считается безопасным, через нас становится им известно. И мы не берем ничего взамен. Это просто идиотизм с их стороны — разрушить такие взаимоотношения.

Посол перевел взгляд на лежащую перед ним книгу в сером переплете, раскрытую на нужной странице.

— Вынужденные действия под давлением обстоятельств никак нельзя назвать идиотизмом, — сказал он, больше для себя самого. — Таких прецедентов сколько угодно. Это всего лишь проблема нахождения правильного типа мнимой законности, в обертке из которой следует подавать такие действия. И кто возьмется сказать, что ложно, а что нет, если речь идет о причинах, подталкивающих государство к принятию крутых мер, которые, по его убеждению, необходимы для выживания? В нашем случае неудовлетворенность масс и базисные проблемы мужского эго столь тесно переплетены…