Посол проворчал что-то нечленораздельное.

Ограда поддавалась нажиму. Медленно, но неуклонно она все больше клонилась внутрь — будто складывал свои лепестки черный цветок. А потом она не выдержала, упала, и толпа хлынула поверх нее на лужайку, растеклась повсюду, бросилась к зданию и в безумии заметалась вокруг него, угрожающе колотя в стены.

— Две тысячи сто девятнадцатый! — На лице Додсона появилось презрительное выражение.

Посол опять заворчал; ворчание у него получилось не менее выразительным, чем слова.

Внезапно неистовый, но хаотический шум внизу сменился ровным, ритмическим, заканчивающимся глухими ударами.

— Сэр! — послышался из коммуникатора голос Хэвмейера. — Передняя дверь начинает поддаваться. Вы не против, если мы перейдем на второй этаж?

— Конечно. И как только окажетесь там, проследите, чтобы обе двери, и передняя и задняя, были забаррикадированы. Не забудьте установить взрыватель в помещении, где хранится наша документация. Если толпа прорвется на второй этаж, проследите, чтобы документация была уничтожена.

— Хорошо, сэр.

— Как вам кажется, сэр, есть ли шанс… — начал Додсон, но замолчал и выглянул в окно, услышав вой сирен.

На летающих платформах с неба опускалось полицейское подразделение, по два человека на платформе. Каждый держал в руках по баллону, из сопел которых вырывались густые желтые струи и рассеивались над толпой.

Посол взглянул на часы.

— Минута и пятьдесят секунд, — спокойно констатировал он и вернулся за свой стол.

Додсон остался у окна, наблюдая, как столпившиеся внизу люди отступают по лужайке, задыхаясь и хватая ртом воздух. Как зачарованный, он провожал взглядом тех, кто, несмотря на удушье, останавливался, поворачивался в сторону посольства и яростно тряс кулаками.

Сумев наконец оторваться от этого зрелища, Додсон описал его шефу.

— На этот раз они что-то уж очень возбуждены, сэр, — сказал он. — Это не обычная толпа.

— Нет, это не обычная толпа. И Гроппус не обычный преступник. Приведите его сюда. Скажите Хэвмейеру и Брюсу, что можно начинать приводить все в порядок. Я хочу, чтобы детальный перечень всех повреждений был направлен государственному секретарю еще до шести часов.

— Да, сэр. — Додсон остановился у двери. — Знаете, сэр, персонал воспринимает его как, в некотором роде, героя.

Посол поднял на него взгляд:

— Ну, это понятно. А как вы сами воспринимаете его, Додсон? Как преступника или как героя?

Физиономия секретаря мгновенно утратила всякое выражение — его еще не оперившийся до конца дипломатический ум изо всех сил пытался отыскать способ избежать прямого ответа.

— Ну, конечно, сэр, он и герой, и преступник…

— Да, но что преобладает? Выскажите свою личную точку зрения, Додсон. Кем его считаете вы? Неофициально, разумеется.

— Ну, сэр… — молодой человек заколебался. — Думаю, в этом случае уместна формула: «Если живешь в Риме…». Здесь, по сути, тот же самый Рим. А раз так, Генри Гроппуса, без сомнения, следует рассматривать как преступника.

— Да, — задумчиво сказал посол. — Рим. Хорошо. Приведите его сюда.

Додсон вышел. Спокойным взглядом посол оглядел потолок. Спокойно встал и зашагал от стены к стене. Вернулся к столу, открыл тяжелую книгу в сером переплете, полистал и склонился над ней, барабаня пальцами по полированной крышке стола, — и все это спокойно, совершенно спокойно.

Зажужжал коммуникатор. Он включил его.

— Ваше превосходительство, это государственный секретарь, — произнес официальный, сухой голос.

— Добрый день, мистер секретарь, — в той же официальной манере ответил посол. — Чем могу служить?

— Ваше превосходительство, к нам поступила информация, что некто Генри Хэнкок Гроппус сбежал из тюремной камеры, где ожидал казни, и нашел убежище в вашем посольстве. Я хотел бы уточнить, так ли это.

— Все верно, мистер секретарь, за исключением одной маленькой детали. Когда он оказался у дверей посольства, его преследовали не представители законной власти, а необузданная толпа.

Из коммуникатора послышалось сухое покашливание.

— Не считаю возможным рассматривать эту деталь как относящуюся к делу, ваше превосходительство. От имени правительства Соединенных Штатов Америки 2119 года — а именно при этом правительстве вы аккредитованы и именно его законы обязаны уважать — должен просить вас отказать в убежище Генри Хэнкоку Гроппусу, осужденному уголовному преступнику, и передать означенного человека в руки правосудия его страны и его времени.

— А я, мистер секретарь, — с той же степенью сухой любезности ответил посол, — как представитель и служащий Объединенной Земли 2219 года должен со всем уважением отклонить вашу просьбу до полного изучения ситуации.

— В таком случае, ваше превосходительство, я должен с сожалением выразить вам недовольство моего правительства. Мы полны решимости предпринять все необходимые шаги для того, чтобы добиться выдачи человека по имени Генри Хэнкок Гроппус.

— Принимаю к сведению, мистер секретарь, — сказал посол.

Последовала пауза.

— Не могли бы мы продолжить разговор по личному каналу, ваше превосходительство?

— Да, мистер секретарь. Один момент, пожалуйста.

Посол из 2219-го нажал кнопку на письменном столе, которая замкнула дверь и высветила на ней надпись «Не беспокоить». Затем он развернулся в кресле и включил экран позади письменного стола.

На нем появилось изображение мужчины с лысиной на полголовы.

— Привет, Дон, — сказал он. — Это дело ужасно дурно пахнет.

— Понимаю, Клив. — Посол вздохнул. — Двоеженство. Одно из самых серьезных преступлений.

— Если бы двоеженство, черт бы его побрал! Полигамия, Дон! Этого парня уличили в полигамии. Мало того — он еще пропагандировал полигамию и подстрекал других. Хуже некуда.

— В твоем времени, ты имеешь в виду. В две тысячи сто девятнадцатом.

— В нашем времени, да. В том времени, в котором мы живем здесь и сейчас. Во времени, столкнувшемся с проблемой того, что на каждых десятерых мужчин приходится одна женщина вследствие генетических отклонений, ставших в свою очередь результатом последней мировой войны. Все правильно, мы расхлебываем последствия утробной чумы. Согласно вашим сведениям, нам еще пятьдесят лет их расхлебывать, хотя вы отказываетесь открывать нашим медикам, как мы в результате эту проблему решим.

Посол устало взмахнул рукой.

— Клив, тебе не хуже моего известно, что есть вещи, которые Темпоральным посольствам дозволено делать, и есть вещи, которые им делать не дозволено.

— Ладно. Хорошо. Не спорю. Вы, парни, исполняете свои приказы и решаете свои проблемы. Но у нас тоже есть проблемы, и немалые. У нас все еще действует положение, разработанное в дни, когда мужчин и женщин было поровну. Если мы хотим удержать цивилизацию от того, что ее захлестнут кулачные бои, то должны постоянно внушать сотням миллионов нормальных мужчин, что для них самое правильное и подходящее провести свою жизнь в одиночестве, от которого можно сойти с ума. И нам это удается — примерно с тем же успехом, как если бы мы имели дело со стадом охваченных половым возбуждением слонов. И тут появляется этот Генри Гроппус со своими чокнутыми менделистами, начинает издавать в самой гуще этого стада какие-то странные звуки и…