обратно. Если он к ночи не поднимется, то всё, можно готовить костёр.

— А от чего зависит решение богов? — спросил благоговейно Ладри.

— Не знаю, — печально ответил Рагдай, — всякий раз, как вливаешь в рот мертвеца живительное зелье, думается, что ты ослаб умом, раз хочешь одолеть неодолимое, а больной мертвее мёртвых, и ни дыхания, ни сердца нет.

— Я слышал, как ты говорил, что в Константинополе есть один учёный еврей, знающий способ оживлять мёртвых с помощью заклинаний, но это очень дорого стоит, и только князьям по карману, — сказал Эйнар.

— Ничего я такого не рассказывал, ты путаешь, — ответил книжник, — вон, спросите у христианина, как при помощи молитвы можно мёртвых оживлять, у них так боги любят делать с собой.

— Вразуми, Господи, заблудшие души грешников! — услышав, что его упомянули в разговоре, вскричал Пётр по-норманнски, — позволь силой молитвы попрать смерть героя! Словно воскрешение принявшего муки человеческие на себя, Господа, искренняя животворящая молитва способна перевернуть мир мрака на светлую сторону жизни!

— Чего он там лопочет? — спросил Эйнар оборачиваясь, — он хочет оживить конунга молитвой как своего бога? — викинг махнул Петру рукой, — эй, иди сюда, не трону тебя!

Смело, как ему казалось, грек Пётр, захваченный воинами князя Стовова при разграблении Новогорода-на-Волхове вместе с княжнами, и чувствующим в себе мученичество в окружении язычников, подошёл к телу конунга.

— Бог Один не обидится из-за этого на Вишену, и на нас всех за то, что тут будут Христос упоминаться? — спросил у Эйнара с сомнением Бирг, прекращая играть, — всё ли правильно мы делаем?

— Во-первых, Иисус Христос сам по себе сильный бог, раз в него вся Византия верит, франки, итальянцы, часть германцев и часть ирландских кельтов, — ответил Эйнар, — а потом, чем больше богов заступятся за Вишену, тем лучше. Смерти-то всё равно, в какого бога верит человек.

— Да?

Монах опустился на колени и стал читать по-гречески молитвы о символе веры, о Богородице и разные псалмы. Несмотря на то, что большинство присутствующих понимали греческий язык, служивший главным языком общения торговцев и византийских наёмников, смысл произносимых с жаром Петром слов стал быстро от них ускользать. Однако неподдельная страсть слов и уверенности, и доброта в глазах монаха, наполненных слезами, внушили викингам некоторое уважение к происходящему. Им начало казаться, что не может такой учёный человек, пишущий историю целой страны — Гардарики, быть пустословом и призывать в помощь не существующего ничтожного божка, если он так расчувствовался и говорит о нём как о реально живом.

— И кровь твоя, Боже, святая, живительная сила, что проливается благословенным дождём на всё сущее, защищает и напитывает, окормляет вместе с благодатью душевной, как овца ягнят своих и мать дитя своё! — с этими словами, с совершенно отрешённым лицом, Пётр выхватил из-за пояса Ладри кинжал, сбросил с него ножны.

— Э-э! — только и воскликнули все, бросившись к руке с кинжалом над телом конунга, — э-э!

В этот же миг Пётр сдвинул со своей левой руки рукав рясы вместе с рукавом рубахи, скуфья упала с его длинных волос, и он молниеносно провёл лезвием по руке между локтём и запястьем. Если бы кинжал имел хорошую заточку, Пётр прорезал бы себе мясо до кости, но и того разреза, что он себе нанёс, хватило, чтобы кровь хлынула струёй на лицо, шею и грудь конунга.

— Возьми всю мою кровь, кровь верующего христианина, сильную верой в Иисуса Христа, и вернись к нам, вернись к любящему тебя сердцу Ясельды! — воскликнул он страшно побледнев в одно мгновение, — воскресни через меня!

Кинжал выпал из его рук и монах без чувств повалился на бездыханное, залитое кровью тело конунга. Викинги все повскакивали со своих мест с нечленораздельными криками. Лошади от неожиданности попятились. Встревожился весь лагерь. Ацур с Эйнаром схватили монаха за одежду и оттащили от конунга. Рагдай склонился над Петром и несколько раз ударил его по лицу, чтобы привести в чувство, но этого не случилось. Заметив, что под рукавом кровь продолжает хлестать из раны, он согнул ему руку в локте, однако кровь не унималась.

— Он сейчас истечёт кровью, учитель! — воскликнул Креп, не зная, за что хвататься, — что делать?

— Похоже ничего не получиться, — закусив губу ответил книжник, — он так себя порезал, что кровь не останавливается!

— Что у вас такое? — спросил у них подошедший на крики Семик, — кто его так?

— Он сам себя, — ответил Эйнар, — молился за воскрешение конунга, а потом разрезал себе жилы на руке!

Монах приоткрыл глаза, Ладри встал рядом с ним на колени и приподнял его голову. Креп подал Рагдаю свой пояс, и тот попытался им стянуть руку выше локтя. Кровь пошла как будто тише, но Рагдай понимал, что просто её остаётся всё меньше в теле грека, от того и идёт она медленнее.

— Пётр! — вдруг раздался пронзительный женский крик, и среди лошадей окружавших стоянку варягов показалось взволнованное лицо Ясельды, — Пётр!

— Эй, Резеняк, не пускайте её сюда! — крикнул в ту сторону Семик, — не хватало ещё только, чтобы она устроила крик, а князь в сердцах её прикончил или изувечил, — добавил он уже себе под нос, — что мы потом Водополку на обратном пути скажем?

— Я вижу свет! — прошептал вдруг по-славянски Пётр, — мне тепло, словно летняя река приняла меня в свои вечерние воды, я вижу Богородицу, она идёт по воде аки посуху и белые горлицы летят над нею с золотыми ветвями благодати… — он умолк на мгновение и продолжил, слабее, — я всех вас прощаю, Стовова, Рагдая, Водополка, язычников всех, и всё зло и грехи беру на себя, мир вам…

— Пустите меня к нему! — с отчаянным криком княжна увернулась от кривичей и в развевающихся одеждах подбежала к умирающему греку, — за что вы его убили? Он вам ничего плохого не сделал!

— Пойдём, княжна — с этими словами Ацуру удалось схватить её за руку и потащить в сторону.

Ясельда попыталась разжать его пальцы и даже укусить, но викинг опустил её руку к земле. Ясельда, сгибаясь из-за этого, вдруг упала и заскользила по земле, стеная и хватаясь за траву. Когда на помощь Ацуру пришли ещё двое викингов, княжну быстро оттащили за лошадей. Тем временем Рагдай перестал скручивать ремнём руку Петра, распрямился и плюнул в сторону от огорчения. Креп прижался ухом к груди грека, некоторое время вслушивался напряжённо, а потом тоже поднялся на ноги со словами:

— Сердце больше не бьётся, он умер!

Словно вторя смятению чувств многих людей на поляне, вокруг закружили птицы и налетел ветер. Он конечно возникал на горячих из-за солнца,