Сейчас, когда я рассказываю о дураке, каким я был когда-то, мне самому с трудом верится, что это правда.

Мне проще представить себе его в виде вырезанной из цветного картона человеческой фигуры: голубая рубашка, грубые серые бумажные штаны, маленькие черные ботинки. Засунуть бы его в одну из картонных комнат внутри игрушечного набора с названием «Фабрика». Картонные стены, картонные люди, картонные машины. Хорошо. А теперь к обрубку правой руки нужно прикрепить мощную отвертку, а к обрубку левой — человеческую кисть.

Вот он я.

И теперь остается лишь поставить человечка за ленту конвейера. Если конвейер включен, то мимо него двигаются непрерывным потоком цветные телевизионные трубки с разноцветными проводками, закрепленные в стальных каркасах. (По понятным причинам меня перевели из отдела сборных игрушечных моделей.)

Задача фигурки — прикреплять задние стенки из мазонита к каркасам, пока они движутся мимо него. Человечек левой рукой вставляет шурупы, а потом крепко завинчивает их с помощью протеза-отвертки правой руки. Заученные движения не требуют внимания.

А потому внимание человечка блуждает по своей воле. Он изучает пыль на кирпичном полу. Или наблюдает за другими сборщиками на конвейере. Или закрывает глаза и прислушивается к заводскому шуму: грохоту пневматического молотка, гулу двигателей конвейера, шуму кондиционеров.

В течение долгих дней он придумывает себе воображаемое прошлое. Он притворяется, что потерял руку на войне. Да, он в самом деле ведет скрытую войну с этой фабрикой. И фабрика побеждает. Но он не похож на других. Те, другие, они приходят сюда, чтобы заработать деньги. Но он не нуждается в деньгах. Что он делал бы с деньгами? Он никогда не уходит с фабрики. Никогда не видит света дня. Никогда не спит.

Он — человек-загадка!

Как можно вести войну с фабрикой, не имея одной руки и не имея возможности спать? Не знаю, но разве у вас не ползут по шее мурашки от одной мысли, а? Ха-ха!

Но это не значило, что я отказывался получать зарплату. По правде сказать, я получал даже три зарплаты, поскольку работал в три смены под разными именами.

В четыре часа дня я выкидывал Алекса Первого и заступал на вахту как Алекс Второй.

Но каждый человек нуждается во сне. Возможно, я никогда и не был человеком. Может быть, я всегда был машиной, которая обманывала себя? Ведь это так легко — спрятаться от себя. Просто выбираешь такой уголок, куда никогда не заглядываешь, и работаешь, работаешь, и главное — никогда не спишь. И никогда не выясняешь, кто ты есть на самом деле. Это можно делать феноменально долго.

Можно, например, думать о целях своей жизни. Или складывать минуты, остающиеся до следующего перерыва на кофе. И когда подходит время перерыва, можно отправиться в так называемый кафетерий — ряд торговых автоматов у тонкой стенки напротив, — сесть там на пластмассовый стул и думать. Можно пить горячее какао и куриный бульон и думать. Или есть хот-дог и мороженое-сэндвич и думать. Или вычислять количество шурупов, что удалось ввинтить за день. Единственное, что не позволялось (я говорю о себе тогдашнем), — это перестать думать. В этом и заключался основной изъян моего замысла. Стоило мне остановиться хотя бы на минуту, как внутри меня воцарялась пустота.

О чем бишь я?

Я находился на своем рабочем месте, вворачивая в мазонитовую панель шуруп, когда мой мастер, м-р Бош, подошел ко мне. С ним был м-р Сивер, наш сторож. Они остановились позади меня, и м-р Бош дотронулся до моего плеча, чтобы привлечь мое внимание. Потом поманил меня пальцем, приказывая следовать за ним. М-р Сивер занял мое место на линии конвейера.

Конторка Боша представляла собой стеклянную кабину в углу цеха, где мы работали. Там стоял металлический стол и два стула, картотека и вешалка. Изогнутая в форме буквы S лампа бросала овальный круг света на груду промасленных газет. М-р Бош был лысым человечком в очках с толстыми линзами. Он пригласил меня присесть и подвинул ко мне бумажку.

— Компания решила перевести тебя на другую должность. Очередные выкрутасы с мотивацией и всякой там ерундой, состряпанные нашей дирекцией. Прочти это.

Я взял записку и поднес ее к глазам. Мне не хотелось ее читать, но я строго придерживался правила никогда не ссориться с людьми. Жестокий жизненный опыт научил меня тому, что стоит вам только хоть на минуту вспылить, и вы немедленно оказываетесь втянуты в чьи-то глупые личные проблемы. Неуклонно следуя этому правилу, я постепенно и вовсе перестал с кем-либо разговаривать. Я жил в полном одиночестве, замкнувшись в собственном дурацком личном мирке. Я был чудовищно одинок — и всегда окружен, по моему мнению, одними идиотами, — вот в каком мире я жил. Другой бы на моем месте давно повесился.

М-р Бош терпеливо ждал, когда я прочту бумагу. Я попытался ее прочесть, но, сколько ни поворачивал ее так и сяк в руках, мне все время казалось, что буквы напечатаны вверх тормашками.

Моя новая работа заключалась в том, чтобы выполнять работы всех остальных. Не все сразу, а по одной, по десять минут на каждую. Чтобы освободить рабочих на конвейере, давая им дополнительный перерыв в десять минут — вроде как поощрение со стороны дирекции.

— Алекс, тебе повысят жалованье на десять процентов, — сказал Бош. — Это удачное продвижение по службе. И знаешь, почему они выбрали тебя? Потому что ты побил все рекорды присутствия! Ты что, вообще никогда не болеешь?

— Я пытаюсь превратиться в машину. Когда я могу приступить к работе?

— Уже приступил. Поздравляю. Эта новая работа — самый лучший вариант для тебя.

— Конечно.

— Ты хоть понимаешь почему?

— Не имею понятия.

— Потому что у тебя, Алекс, психологические проблемы. Размером с окружающий тебя мир. Разве я тебе об этом не говорил?

— Наверное, говорили. Я могу идти?

— Алекс, ты представляешь угрозу для самого себя и для всех, кто тебя окружает. Тебе, на самом деле, нужно длительное, основательное лечение.

— Спасибо за сочувствие, м-р Бош.

Я покинул конторку мастера и направился обратно к конвейеру. В моей руке-отвертке все еще была зажата бумажка, и я опять попытался ее прочесть, но ничего не смог понять. Все было еще хуже, чем всегда. Мало того что я не мог ее прочесть, я вдруг вообще забыл, что это такое. Это часто случалось со мной в те дни. Самые обычные и привычные вещи вдруг оказывались незнакомыми. Чашка, будильник, записка… Я знал, что они для чего-то предназначены, но не мог вспомнить, как они называются.

Резкий звук вывел меня из оцепенения. Я стоял между двумя грузоподъемничками. Их водители отчаянно ругались, кто должен проехать первым. Я поскорее убрался с дороги.

Войдя в раздевалку, я открыл свой шкафчик, чтобы заменить протез с отверткой на более подходящий. Я выбрал матовую гуманоидную кисть, которая была похожа на мою левую.

В цехе Сивер стоял на моем рабочем месте и с огромным рвением ввинчивал шурупы. Похоже, мы оба получили повышение. Я пошел вдоль конвейера туда, где с помощью лифта готовые изделия поднимались наружу. Через плечи работавших за конвейером я наблюдал за их действиями. Я подумал, что мог бы один заменить весь этот завод, если бы меня было много.