Если бы только вместо Карла королем был Генрих! Он хотел устранить гугенотов не меньше, чем Гиз; она могла доверять Генриху. Но Карлу? «Убей всех гугенотов!» — крикнул он, но то был момент безумия. Что будет, когда оно пройдет? Она боялась того, что он мог сделать. Катрин послала за графом де Ретцем.

Ретц пошел к королю. Карл шагал взад-вперед по своим покоям с бешеными, залитыми кровью глазами.

Ретц попросил короля отпустить приближенных, чтобы поговорить с ним наедине.

— Как медленно идет время, — сказал Карл, когда они остались одни. — Ждать тяжело. Боюсь, граф, они начнут раньше нас. Что тогда? Что тогда?

— Ваше Величество, мы контролируем все. Нам нечего бояться.

Но он подумал: разве что короля.

— Иногда мне кажется, что я должен пойти к адмиралу, граф.

— Нет, Ваше Величество, — в ужасе крикнул Ретц. — Это погубит все наши планы.

— Но если существует заговор против нас, граф, то он направлен против Гизов. Именно их обвиняют в убийстве адмирала.

— Это не так, Ваше Величество. Также обвиняют вашу мать и герцога Анжуйского. И не без оснований, потому что, Ваше Величество, ваши мать и брат знали, что необходимо убить адмирала, чтобы защитить вас. Это не все. Считают, что вы тоже вовлечены в заговор. Поэтому вас собираются… устранить. Никакие ваши слова не убедят адмирала и его друзей в том, что вы непричастны к покушению. Не существует иного выхода, кроме запланированного нами.

— Когда течет кровь, — сказал король, — я потом всегда чувствую себя виноватым. Люди будут говорить, что французский король Карл Девятый пролил кровь невинных гугенотов, прибывших на свадьбу его сестры. Они будут говорить это… помнить это… всегда. Они обвинят меня… короля!

Ретц встревожился. Он знал характер короля не хуже, чем его мать. Полное возвращение к психическому здоровью будет губительным для заговорщиков.

— Ваше Величество, — сказал граф, — я прошу вас вспомнить, что они собираются сделать с вами. Что качается обвинений, то все будут знать, что случившееся — результат вражды между домом Гизов и Шатильоном. Генрих де Гиз не простил Колиньи убийство отца. Вы останетесь в стороне. Вы ни в чем не виновны. За всем стоит Генрих де Гиз. Ответственность возложат на него; вы будете в безопасности.

— Я буду в безопасности, — сказал король и заплакал.

Позже, ночью, король внезапно испугался. Он бросился в покои Мари Туше. Его появление встревожило ее.

— Что тебя мучает, Карл?

— Ничего, Мари. Я запру тебя сейчас. Ты не сможешь выйти. Кто бы ни подошел к двери… не отвечай.

— Что случилось? Почему у тебя такой странный вид?

— Ничего… ничего, Мари. Но ты должна оставаться здесь. Обещай мне это.

Засмеявшись, как безумный, он крикнул:

— У тебя не будет выбора. Я запру тебя. Ты — моя пленница, Мари.

— Карл, в чем дело? Скажи мне.

— Все в порядке. Все хорошо. Завтра все будет хорошо.

Он нахмурился.

— О, Мари, я забыл. Еще есть Мадлен.

— Что Мадлен?

— Не могу сказать. Я запру тебя сейчас. Ты, дорогая, — моя пленница. Завтра все узнаешь.

Оставшись одна, Мари заплакала. Она была напугана. Она вынашивала ребенка короля; это вызывало у нее одновременно радость и страх.

— Мадлен, — воскликнул король. — Где ты, Мадлен? Иди ко мне немедленно.

Мадлен находилась в своей маленькой комнате возле покоев короля; она пела гимн гугенотов.

— Не пой это! Не надо! Я запрещаю. Ты не должна петь это, Мадлен.

— Но, Ваше Величество, вы же много раз слышали, как я пою этот гимн. Я усыпляла вас под него. Вы помните это. Вы любили его больше других песен.

— Не этой ночью, Мадлен. Дорогая Мадлен, помолчи. Идем со мной. Ты должна пойти со мной.

— Карл, что тебя тревожит? Снова неизвестность?

Он замер, нахмурился.

— Да, Мадлен, неизвестность. Здесь… в моей голове.

Его глаза стали безумными. Карла охватило волнение, он словно предвкушал какую-то радость.

— Пойдем, Мадлен. Идем немедленно, ты нужна Мари. Ты должна остаться с ней сегодня ночью.

— Она больна?

— Ты нужна ей. Я приказываю тебе пойти к Мари. Немедленно. Ты проведешь с ней всю ночь, Мадлен. И ты не должна покидать ее покои. Ты не сможешь это сделать. Мадлен, тебе нельзя петь этот гимн… или любой другой… этой ночью. Обещай мне это, Мадлен.

— Карл, Карл, что тебя мучает? Скажи Мадлен… ты знаешь, что это всегда тебе помогало.

— Сейчас это не поможет, Мадлен. Мне и не нужна помощь.

Он грубо схватил ее за руку и потащил к покоям Мари.

Когда он отпер замок, мадемуазель Туше оказалась у порога. Он втолкнул Мадлен в комнату и остановился, глядя на женщин. Поднес палец к губам — этот жест Карл перенял у матери.

— Ни звука. Ключ есть только у меня. Будьте уверены — я не расстанусь с ним. Никакого пения. Ни звука… иначе — смерть… смерть…

Он замкнул дверь. Женщины недоуменно, растерянно переглянулись.

— Он послал меня к вам, потому что вы больны, — сказала Мадлен.

— Но я здорова, Мадлен.

— Он решил, что я нужна вам.

Мари опустилась на кровать и горько заплакала.

— Что вас мучает, моя малышка? — спросила Мадлен. — Скажите мне, потому что он послал меня успокоить вас. Вы поссорились?

Мари покачала головой.

— О, няня, мне иногда бывает так страшно. Что происходит? Эта ночь кажется такой странной. Я боюсь… боюсь короля. Он держится загадочно.

— Все нормально, — сказала Мадлен. — Просто у него в голове засела какая-то безумная мысль. Он считает, что мы в опасности, и хочет, чтобы мы защитили друг друга.

Но успокоить Мари, носившую в своем чреве ребенка, было не так-то просто.

Ретц пытался успокоить короля, но Карл был вне себя от волнения.

— Мари! — крикнул он. — Мадлен! Кто еще?

Он вспомнил Амбруаза Паре; не обращая внимания на Ретца, Карл бросился к двери своих покоев и приказал слугам:

— Немедленно доставьте ко мне Амбруаза Паре. Найдите его. Не теряйте времени. Когда вы отыщете Паре, отправьте его ко мне… срочно… срочно…

Слуга убежал с известием о том, что король заболел и вызывает своего главного доктора.

Ретц упросил короля уйти с ним в маленькую изолированную комнату; когда они оказались там, граф запер дверь.

— Это безумие, Ваше Величество. Вы выдадите наш план.

— Но я не могу позволить Паре умереть. Он — великий человек. Он делает много полезного для Франции. Он спасает жизни. Паре не должен умереть.