Решительно нет. Вчера вечером я здорово напился с этими русскими. Ну, то есть это они здорово напились, а я просто немного перебрал. И думаю, они так же невинны, как наши работающие в Санкт-Петербурге печатники.

Имеется по соседству и некоторое количество ирландцев, — продолжал свой отчет лорд Джонни. — Это я не о нас с тобой, Фрэнсис. Пятеро ирландцев, рабочих, которые тянут телеграфные линии на север и на запад от Сандринхема.

Телеграфные линии, думал Пауэрскорт. За прожитые им годы он стал свидетелем упорного продвижения этих деревянных столбов по всей Британии — и вдоль нее, и поперек — точно огромная армия выстраивалась на плац-параде страны, армия, солдаты которой соединялись друг с другом не рукой, укладываемой на плечо стоящего впереди товарища, но одним мотком провода за другим. «Ты не пугайся, — думал он вслед за Просперо, — остров полон звуков»[30]. Слова радости и отчаяния летели по этим не понимающим их проводам. Рождения, супружества, смерти. Интересно, хватило ли его зятю, мистеру Уильяму Берку, здравомыслия вложить средства в компании, которые устанавливают телеграфные столбы, и в фабрики, производящие провода? Почти наверняка хватило. Появились и другие изобретения, еще более удивительные. Голоса, человеческие голоса передаются по проводам. Новые экипажи, которые движутся не лошадьми, но машинами. Прекрасный новый мир[31], — он снова вернулся к «Буре», на сей раз к Миранде, — нарождается под конец нашего века. Век Разума завершился. Как и Век Просвещения. Здравствуй, Век Машин.

— Фрэнсис, алло, алло. Ты здесь? — лорд Джонни знал Пауэрскорта так давно, что уже привык к этим его временным отлучкам. Джонни всегда считал их чем-то вроде отпуска по болезни. Вот и сейчас мозг бедняги снова увлек его неведомо куда.

— Конечно, конечно. — Не выпить ли мне, заодно с Уильямом Маккензи, чаю, подумал Пауэрскорт. — Ты говорил об ирландцах.

— Я, разумеется, перемолвился и с ними тоже. И имена их записал. Все они играют в Скибберине в одной крикетной команде. Как по-твоему, могут крикетиры быть революционерами?

— Чарльз Стюарт Парнелл, — сказал Пауэрскорт, — да упокоит Господь его душу, был капитаном крикетной команды графства Уиклоу. Я не уверен, что его можно назвать революционером. А ты как считаешь?

— Не вполне, не вполне, — Фицджеральд приступил ко второй кружке пива. — Как бы там ни было, я не думаю, что нужный нам человек находится среди них. Им приходится столько возиться со столбами — вкапывать их, выравнивать по отвесу, лезть наверх, крепить провода. Следующий давай, да побыстрее! Десятнику их, доложу я тебе, впору за рабами присматривать. Думаю, бродить ночами по окрестностям с мясницкими ножами в карманах сил у них не остается.

— Стало быть, русских и ирландцев мы можем с чистой совестью отставить в сторону, — никакого удивления в голосе Пауэрскорта не прозвучало. — Ты хорошо с этим справился, Джонни, и, похоже, положил немало трудов. Я очень тебе благодарен, как и всегда.

— Должен тебе сказать, что теперь я в санкт-петербургском Технологическом институте — желанный гость, — усмехнулся Джонни Фицджеральд. — И в скромном доме профессора, забыл как его зовут, тоже. Они обещали, когда я приеду, устроить для меня турне по русским водочным заводам. Никто присоединиться не хочет?

Маккензи передернуло при одной лишь мысли об этом.

— Уильям, — обратился Пауэрскорт к своему признающему из всех напитков лишь чай кальвинисту. — Удалось вам отыскать что-нибудь в этом кошмарном снегу?

— И да, и нет, лорд Фрэнсис. «Да» — вот в каком смысле. Я обследовал всю землю вокруг Сандринхем-Хауса. Сделать окончательные выводы из-за снега довольно трудно. Но я не думаю, что кто-либо пытался проникнуть в дом или выбраться из него необычными, если вы понимаете, о чем я, способами. Конечно, всегда оставалась возможность воспользоваться дверью. Таково «да». «Нет» состоит в том, сэр, что я пока ничего не могу сказать наверняка. Мне надо бы поработать еще день или два. Сегодня у меня назначена на поздний вечер встреча кое с кем из местных браконьеров. Возможно, удастся получить какие-то сведения от них.

— Я хотел бы, чтобы завтра утром вы составили мне компанию в большом доме, Уильям. Давайте встретимся, ну, скажем, в десять у главного входа за Нориджскими воротами. Я попросил одного из армейских джентльменов проверить, существует ли возможность перелезть через крышу Сандринхема и проникнуть в «камеру смертника» на другой его стороне. Человек этот, как мне сказали, опытный скалолаз, однако я был бы рад услышать не только его мнение.

— Веревки, морские веревки, — сообщил Маккензи. — К ним привязывают такие штуковины, способные зацепиться за что угодно, за борт другого корабля, за укрепления, за зубцы крепостной стены. А на континенте сейчас изобретают все больше снаряжения для тех полоумных, что лазают по Альпам.

«Таймс», среда, 13 января 1892

Болезнь герцога Кларенсского и Авондэйлского

Выражения сочувствия принцу и принцессе и надежд на скорейшее выздоровление их сына продолжали вчера стекаться в Сандринхем в виде писем и телеграмм со всех концов страны, в то же время и число людей, живущих неподалеку и лично приходивших к воротам и сторожкам Сандринхемского парка, было очень большим. В первом бюллетене, вывешенном на воротах Сандринхем-Хауса, значилось:

Сандринхем, Норфолк, 12 января, 10.30 утра

Относительно болезни герцога Кларенсского и Авондэйлского: воспаление легких протекает своим чередом, силы больного поддерживаются, однако возможность сообщить о каких-либо улучшениях в состоянии Его королевского высочества пока что отсутствует.

У. Г. Бродбент, ДМ

А. Г. Лейкинг, ДМ

Пауэрскорт всегда вспоминал свои разговоры с пятью другими конюшенными как проявление тщеты всего сущего. Ему пришлось столкнуться с каменной стеной хороших манер, превосходно оштукатуренной мягким обаянием высшего света. Он беседовал с одним конюшим за другим, прогуливаясь с ними по парку или встречаясь в совещательной гостиной Сутера, когда истекал срок их дежурства на верхнем этаже дома.

Вопросы неизменно оставались одними и теми же. Ответы тоже.

Видели они что-нибудь необычное в ночь убийства?

Нет, не видели. Гарри Радклифф, Чарльз Певерил, Уильям Брокхем, лорд Эдуард Грешем и почтенный Фредерик Мортимер были единогласны.

Не заметили ль чего-либо необычного в комнате, где умер Эдди, если, конечно, заглядывали в нее?

— Только ужасное обилие крови, — ответствовал хор старых итонцев.

Не слышали ль каких-либо странных шумов — в самом доме или вблизи него?