— Глиф «шаш». — (Несколько солдат шагнули вперед, схватившись за мечи.) — Там, откуда я родом, таких рабов просто казнят.

— Им везет, — сказал Каладин.

— И как же ты сюда попал?

— Кое-кого убил. — Каладин осторожно подбирал лживые слова. «Пожалуйста, — подумал он, обращаясь к Вестникам. — Пожалуйста...» Он уже так давно ни о чем не молился.

Женщина приподняла бровь.

— Светлость, я совершил убийство. Напился и сделал несколько ошибок. Но я могу обращаться с копьем не хуже других. Отправьте меня в войско вашего великого князя. Позвольте мне снова сражаться.

Было странно так врать, но эта женщина ни за что не позволит Каладину взять оружие в руки, если решит, что он дезертир. Пусть лучше считает, что он совершил убийство по неосторожности.

«Пожалуйста...» — подумал он. Так хотелось снова стать солдатом. В какой-то миг это показалось самой славной вещью, о которой­ только можно мечтать. Куда лучше умереть на поле боя, чем растратить свою жизнь, вынося чьи-то ночные горшки.

Твлакв шагнул к даме. Бросил взгляд на Каладина, вздохнул:

— Он дезертир, светлость. Не слушайте его.

«Нет!»

Яростная вспышка гнева уничтожила надежду. Каладин протянул руки к Твлакву. Он задушит эту крысу, он...

Что-то с хрустом ударило его по спине. Он охнул, зашатался и упал на одно колено. Дама отпрянула, обеспокоенно прижав защищенную руку к груди. Один из солдат схватил Каладина и опять поставил его на ноги.

— Что ж, — сказала она наконец, — очень жаль.

— Я могу сражаться! — прорычал парень сквозь боль. — Дайте мне копье. Позвольте мне...

Светлоглазая подняла трость, вынуждая его умолкнуть.

— Светлость, — проговорил Твлакв, не глядя на Каладина, — я бы не доверил ему оружие. Он действительно убийца, да еще и непокорный — не раз затевал бунты против своих хозяев. Я не могу продать его вам как закабаленного солдата. Совесть мне этого не позволит. — Работорговец помедлил. — И люди в его фургоне... он мог их всех сбить с толку своими разговорами о побеге. Моя честь требует, чтобы я вас предупредил.

Каладин стиснул зубы. Он едва сдерживался, чтобы не попытать­ся напасть на солдата, стоявшего позади, схватить его копье и потратить последние мгновения своей жизни, пытаясь воткнуть оружие во внушительное брюхо Твлаква. Почему? Какое Твлакву дело до того, как с Каладином будут обращаться в этой армии?

«Не стоило мне рвать его карту, — подумал Каладин. — Обиду возмещают чаще доброты». Одна из поговорок отца.

Женщина кивнула и двинулась дальше:

— Покажи мне этих людей. Я все же их возьму из-за твоей честности. Нам нужны новые мостовики.

Твлакв с готовностью кивнул. Задержавшись на миг, он склонил­ся к Каладину:

— Я не могу рассчитывать на то, что ты будешь вести себя прилично. Люди в этом войске станут винить работорговца, который утаил важные сведения. Мне... жаль. — И поспешил прочь.

Каладин подавил рычание, высвободился из хватки солдат, но остался в строю. Ну и ладно. Рубить деревья, строить мосты, сражаться в армии. Какая разница. Он просто будет продолжать жить. Они отняли его свободу, семью, друзей и — самое главное — его мечты. Больше они уже ничего с ним не смогут сделать.

Закончив инспекцию, дама взяла у своей помощницы доску для письма и что-то быстро записала на закрепленной там бумаге. Твлакв отдал ей журнал, в котором было указано, насколько каждый раб успел выплатить свой выкуп. Судя по тем страницам, которые успел разглядеть Каладин, ни один из них не выплатил ничего. Возможно, Твлакв подделал цифры.

На этот раз Каладин, скорее всего, позволит зачислять все свое жалованье в счет долга. Пусть подергаются, когда поймут, что он не даст себя обмануть. Что они сделают, если он и впрямь приблизится к тому, чтобы отработать всю сумму? Наверное, он никогда этого не узнает — в зависимости от жалованья мостовиков, подобное могло занять от десяти до пятидесяти лет.

Светлоглазая дама отправила большинство рабов рубить лес. С полдюжины самых тощих попали в столовые, невзирая на то что она говорила раньше.

— А этих, — велела дама, указывая тростью на Каладина и других рабов из его фургона, — в мостовые расчеты. Скажите Ламарилу­ и Газу, что с высоким следует обращаться с особой осторожностью.

Солдаты рассмеялись, и один из них тычками и пинками направил Каладина и остальных в нужную сторону. Молодой раб терпел; у этих людей не было причин нежничать, и он не хотел давать им повод вести себя еще грубее. Если солдаты и ненавидели кого-то сильней наемников, то только дезертиров.

По пути он не мог не заметить знамя, реющее над лагерем. На нем был тот же символ, что и на солдатских мундирах: желтая глифпара в виде башни и молота на темно-зеленом поле. Это было знамя великого князя Садеаса, верховного правителя родного округа Каладина. Что направило его сюда — каприз судьбы или ее же злая шутка?

Солдаты расслабленно отдыхали — даже те, кто был на дежурстве, — и улицы в лагере усеивали отбросы. Вокруг было полным-полно людей из обоза: проституток, работниц, бондарей, бакалейщиков и погонщиков скота. По импровизированным улицам этого наполовину города, наполовину военного лагеря даже бегали дети.

И еще здесь были паршуны. Носили воду, копали канавы, таскали мешки. Это его удивило. Разве война идет не с паршенди? Не­ужели никто не опасался бунта? Похоже, нет. Эти паршуны работали с той же покорностью, что и те, которых он видел в Поде1. Может, так и надо. Алети сражались с другими алети у него на родине, почему бы и здесь паршунам не быть по обе стороны конфликта?

Солдаты повели Каладина в северо-восточную часть лагеря, и путь оказался долгим. Хотя каменные казармы были совершенно одинаковыми, край лагеря все время менялся, как зазубренный горный хребет. Старые привычки вынудили Каладина запомнить дорогу. Там, куда они пришли, высоченная стена оврага была разбита бесчисленными бурями, и сквозь брешь открывался обширный вид на восток. Это открытое пространство давало хорошую возможность­ войску собраться, прежде чем спуститься по склону на сами Расколотые равнины.

На северной окраине поля располагался небольшой отдельный лагерь, в котором было несколько десятков казарм, а в центре — лес­ной склад, где работали плотники. Они рубили те коренастые деревья, что Каладин видел на равнине снаружи, снимали с них волокнистую кору и распиливали на доски. Другая группа плотников собирала из этих досок большие конструкции.

— Мы будем работать с деревом? — спросил Каладин.

Один из солдат грубовато рассмеялся и ответил:

— Вы будете мостовиками.

Воин указал туда, где несколько человек весьма жалкого вида сидели на камнях в тени казармы и пальцами ели что-то из деревянных мисок. Их пища выглядела до боли похожей на баланду, которой рабов кормили в караване Твлаква.