— Вот теперь я узнал тебя, Бродяга Ларс, — проворчал с экрана Хам Проволочник. — Ты все такой же речистый, да только с некоторых пор я не слишком доверяю твоим словам… Разве правников не заинтересуют пропажи людей? Разве родственники пропавших не поспешат заявить о вымогательстве?

— А разве я говорил о вымогательстве? Если муж просит у жены денег, разве это вымогательство? Не волнуйся, Хам, я все продумал. Никто ничего не заподозрит. Спроси у Яра: разве его похищали? Нет! Он сам пришел ко мне, сам попросил меня увести его из живого города. Он попрощался с женами, извинился зато, что покидает их, просил пока его не искать… Где здесь преступление? В чем?

— Сколько у него при себе денег?

— А это неважно. Он в любой момент может взять кредит. Ведь он полноценный гражданин, не то, что вы.

— И сколько же ты рассчитываешь с него выручить?

— Пятьдесят тысяч пойнтов, — прищурясь, медленно и со вкусом выговорил Ларс.

— Сколько-сколько? — затрещал динамик.

— Пятьдесят тысяч. Никак не меньше.

Набившиеся в комнату люди изумленно выдохнули. Яр затылком почувствовал их горячие, обращенные на него взгляды.

— Твой план начинает мне нравиться, — сказал Хам, поглаживая отвратительную бороду. — Но кое-что мне не вполне ясно. Думаю, нам надо подробней обсудить твое предложение. Наедине.

— Ты же знаешь, я никогда не убегал от деловых переговоров.

— Однажды убегал.

— А, ну да… Но только лишь потому, что твои условия не устраивали меня категорически.

Они рассмеялись, глядя друг на друга, — громкоговоритель сипел и скрежетал, изображая смех. Веселый гул заметался меж голых бетонных стен.

Яру сделалось страшно, и он, опустив голову, тихонько застонал.

— Ну а теперь ты расскажи мне, партнер, что заставило тебя запереться в четырех стенах, — поднявшись, весело сказал Ларс. Его уже развязывали, к нему пробивались враз отыскавшиеся старые знакомые, его дружески похлопывали по плечам и пытались приобнять.

Яр стоял на коленях.

— Чужаки в плащах, — мертвым, враз выстывшим голосом ответил Хам Проволочник. — Черные демоны. Я вижу их за окнами. Там, в тени. Я вижу их. Только я один. И больше никто.

Сделалось тихо.

Яр, перестав скулить, посмотрел на экран.

В глазах Хама плескалось безумие.

Комната была такой маленькой, что Яру невольно вспоминались часы, проведенные в стенном шкафу его квартиры. Тусклый светильник, на котором скопилось столько пыли, что по ней можно было рисовать пальцем, неприятно мерцал и едва слышно потрескивал. Яр уже притерпелся к отвратительному запаху, что вместе со сквозняком вползал в комнату из-под запертой двери. Он даже мог есть, почти не испытывая тошноты, хотя на первых порах проглоченная еда сразу же лезла наружу.

Обстановка в комнате была более чем скромная. Легкую пластмассовую кровать, наверное, похитили из какого-нибудь дома отцветания: только там и можно было найти столь убогую лежанку. Потертую тумбочку, скорей всего, прихватили заодно с кроватью. На ее верхней крышке чем-то острым была выцарапана неровная надпись — Яр с трудом ее разобрал: «Азик Ломов самый лучший». Кто был этот Азик Ломов и для чего ему понадобилось портить пусть и дешевую, но вещь, Яру оставалось только гадать.

Он и гадал.

А что еще ему было делать? У него отобрали все вещи, вытянули из-под кожи даже паспорт — тонкий и прозрачный чип идентификации — это оказалось не так больно, как он ожидал. Ему нечем было развлечься, его лишили всякого общения, его оставили наедине с собой, надолго оставили, — и это оказалось куда неприятней, чем процедура вытягивания чипа из-под тонкой, потеющей кровью кожи.

Он тихонько пел, дважды в день делал зарядку; он пытался вспоминать сюжеты давно виденных программ, мысленно обращался к старым знакомым, воображал, что пишет женам письма — Ольше и Мае. В первую очередь Ольше, конечно же! Ему было, что ей сказать.

«Теперь я знаю, кто вырастает из диких детей, — мысленно обращался он к Ольше. — Я насмотрелся на этих выплюнутых обществом недочеловеков. Они не способны жить, как все, как нужно, как правильно, — только лишь потому, что их матери однажды решили не отдавать своих детей в дом воспитания. Только опытные наставники способны подготовить человека к жизни, только проверенные поколениями программы могут сформировать правильную личность! Ты хочешь выносить ребенка сама. Пускай! Это не самое страшное, ты просто рискуешь его и своим здоровьем. Но нельзя калечить душу ребенка. Это опасно не только для него, но и для всего общества. Для всей системы, выстроенной человечеством, — слава предкам, строителям городов!»

Он шевелил губами, проговаривая эти слова, и ему казалось, что он исключительно убедителен. Он искренне полагал, что это он сам — сам! — додумался до таких замечательных слов, до этих мыслей. Он не понимал, что говорит затертыми штампами, не вспоминал, что эти самые фразы он слышал уже много-много раз…

Он был заперт наедине с собой. Он мог слушать только себя. И поэтому даже банальности казались ему откровениями.

Он подолгу размышлял о случившемся с ним. Размышления эти в основном сводились к воспоминаниям и сожалениям об упущенных возможностях. И только о своей дальнейшей участи Яр старался не думать. Будущее представлялось ему темным и зловещим, но вместе с тем неясным и успокоительно далеким. Он все ждал, когда похитители затребуют с него первый выкуп. Но они почему-то медлили.

Яр говорил себе, что убивать его не станут, пока он будет приносить хоть какие-то деньги. Он надеялся, что сможет откупаться от похитителей достаточно долго — до самой своей старости, до пилюль танатола. Но вместе с тем ему совсем не верилось, что оставшаяся жизнь его может пройти в этой убогой вонючей комнате, освещенной дрожащим пыльным светом. И здесь же и закончиться.

* * *

На четвертый день заточения Яра посетил Ларс. Проводник принес обычный обед: тарелку густого бульона, шлепок размазни, называемой кашей, чуть поджаренную гренку и стакан охлажденного колада. Поставив поднос на шаткую тумбочку, Ларс сложил руки на груди и осмотрел комнату.

— Как тебе тут живется? — спросил он, не глядя на пленника. И сам же ответил на свой вопрос: — Вижу, что неплохо.

Яра возмутило это «неплохо». Он открыл рот, собираясь ехидно поинтересоваться у предателя, что именно здесь «неплохо», но Ларс даже не заметил, что пленник хочет что-то произнести.

— Садись и ешь, — распорядился проводник, меряя комнату шагами и зачем-то ведя рукой вдоль стен. — Наслаждайся отдыхом и набирайся сил.

Яр с еще большим ехидством хотел поинтересоваться, для чего ему теперь нужны силы, но Ларс вновь его перебил:

— Как поешь, сразу ложись спать. А ночью не спи. И не раздевайся.