Немногие, а возможно, и никто не возьмется оспаривать высказанные по этому поводу Джефферсоном абстрактные истины. Но, поскольку ходьба или передвижение являются «физиологической» функцией, а сама ходьба считается целительной и полезной, то не является ли для вас это достаточным основанием для того, чтобы никогда не отказываться от этого физиологического акта или заменять его чем-то другим, пользуясь при этом такими же доводами, какими вы пользуетесь, настаивая на том, что от родовой боли нельзя отказываться, как и нельзя ее устранять? Поелику ходьба является естественным состоянием, то не достаточное ли это основание для вашего лечащего врача, принимающего аргументы против анестезии в родовспоможении, чтобы посоветовать вам, когда вы в следующий раз соберетесь покинуть родную Филадельфию и посетить Балтимор или Нью-Йорк, преодолеть это расстояние пешком, а не по железной дороге или каким-либо иным транспортом? Каким будет ваше мнение о враче, коему вы доверили свое здоровье, если он, когда вы направитесь на вокзал в Нью-Йорке или Балтиморе, со всей серьезностью – с какой вы учите акушерок и вашими же собственными словами – посоветует вам совершить это дальнее путешествие пешком, которое будет (выражаясь вашими собственными словами) желательным, целительным и сохраняющим проявлением жизненной силы? На самом деле это всего лишь превращение вашего argumentum ad feminam в argumentum ad hominem.

Предположим, что вы просите своего врача, чтобы вместо пешего путешествия он разрешил вам, в виде исключения, один раз воспользоваться искусственными средствами передвижения и проделать путь из Филадельфии до Балтимора или Нью-Йорка по железной дороге, так как вы не в состоянии пройти это расстояние из-за ревматической боли в колене, или вывихнутой лодыжки, или из-за кровавой мозоли на большом пальце правой ноги, а он ответит вам, что нет нужды обращать внимание на такие мелочи, что надо идти и страдать, ибо боль, которую вам придется терпеть (я снова воспользуюсь вашими словами), является всего лишь «физиологической» болью. Будет ли этот аргумент достаточным философским утешением, помогающим терпеть боль? Не посмеетесь ли вы над логикой вашего врача и не сядете ли в поезд, невзирая на ученую доктрину врача? Я думаю, недалек тот день, когда роженицы, в аналогичных обстоятельствах, усвоят именно такую линию поведения, будут думать и поступать именно таким, а не иным образом».

Через два года после публикации статьи с описанием первого использования хлороформа при родах Симпсон мог уже сообщить о 40–50 тысячах случаев применения хлороформа в Эдинбурге для обезболивания родов и хирургических операций. Симпсон сумел внедрить свое новшество и внес вклад в победу над материнской и детской смертностью и над родовыми муками матери, но, в отличие от несчастного Земмельвейса, дожил до торжества своих усилий. Симпсон был удостоен множества почестей, он был посвящен в рыцари, а в 1870 году, когда он умер, в Эдинбурге закрылись почти все магазины, ибо люди стремились принять участие в нескончаемой похоронной процессии. Говорят, что, узнав о посвящении Симпсона в рыцари, сэр Вальтер Скотт в своем письме предложил ему в качестве герба избрать изображение маленького голого ребенка с девизом: «Знает ли твоя мать, что ты уже появился на свет?»

В то же самое время, когда Симпсон боролся за применение хлороформа для облегчения родовых страданий, бостонский врач Ченнинг делал – возможно, не так ярко, но не менее эффективно – то же самое, внедряя для той же цели использование эфира. Возражения, с которыми столкнулся в Америке доктор Ченнинг, могли бы показаться смешными в наши дни, если бы не возрождение этого «сумеречного сна разума» не далее как в 1921 году, когда против наркоза были выдвинуты абсолютно те же возражения. Их можно выразить словами одного из корреспондентов доктора Ченнинга. Этот корреспондент утверждал, что «страдания, которые женщина претерпевает во время родов, являются необходимым условием любви, каковую мать питает к своему отпрыску». То есть материнская любовь немыслима без родовых мук! Подразумевается, что деторождение, по своей природе, подобно обряду посвящения в члены закрытого студенческого клуба или испытанию новичка, который своим страданием заслуживает признания в качестве члена какого-то привилегированного сообщества. Отнюдь не будущие матери настаивали на том, что отсутствие родовых мук лишит мать любви к ребенку; эти взгляды больше характерны для женщин, давно вышедших из детородного возраста. Их вытесненное и подавленное желание, чтобы и другие женщины испытали боль в родах, слабо маскируется выдумками об утрате материнского инстинкта. К протестующим против анестезии в родах присоединились также разочарованные жизнью старые девы; угроза утраты материнского инстинкта у других оправдывала их собственную, едва ли осознаваемую злобу. Наконец, и этого следовало ожидать, нашлись мужчины, уверенные в том, что материнский инстинкт исчезает вместе с устранением боли. Мужчинам вообще не нравится видеть женщин освобожденными от страданий и физических расстройств, так как таковое освобождение быстро разрушает иллюзию «низшего пола». Никто, правда, не слышал высказываний на эту тему от женщин, готовившихся перенести родовую боль. Они были слишком заняты теми детьми, которых они уже родили, и приготовлениями к страданиям, которые им еще предстояло вынести, чтобы философски рассуждать о материнской любви. Они соглашались на хлороформное или эфирное обезболивание, вероятно думая о том, какие страдания должен перенести отец, чтобы воспылать отцовской любовью к своему новорожденному чаду. Вероятно, женщины были бы не против возрождения древнего обычая некоторых первобытных племен, согласно которому отца подвешивали за ноги, и он висел в таком положении все время, пока его жена рожала.

В середине апреля 1853 года произошло событие, оказавшее на применение анестезии во время родов большее влияние, чем все усилия доктора Симпсона, и не только в Великобритании или США. Королева Виктория родила своего седьмого ребенка, принца Леопольда, под хлороформным наркозом. Ничто не может сравниться с тем удивлением, с которым была воспринята эта новость. Тональность статей ведущих медицинских журналов того времени дает весьма отчетливое представление о том, что было бы с врачами ее величества, если бы анестезия не удалась. В медицинских статьях не было ни слова похвалы в адрес королевских медиков, королевской семьи и гуманизма. В майском 1853 года номере «Ланцета» было сказано: «Нельзя ничем оправдать применение хлороформа при нормальных родах». Несомненно, все заинтересованные в этом деле лица осознавали тяжелейший груз ответственности этого «королевского наркоза», но опыт оказался успешным, и пример королевской семьи оказал огромное влияние на нетитулованный народ. В 1857 году королева вновь родила под хлороформной анестезией. После этого с формальной оппозицией обезболиванию при родовспоможении в Великобритании был положен конец. Хлороформный наркоз стали называть «анестезией по-королевски».

Популяризация анестезии королевой Викторией была не первым случаем, когда аристократия оказывала содействие помощи роженицам. Как уже было сказано, французский король Людовик XIV, «великий монарх», косвенно поспособствовал тому, что в родильном зале впервые в европейской истории появился врач. Была сломана вековая традиция, оставлявшая роды исключительно в ведении повитух. Кстати сказать, это не единственный вклад Людовика в медицину. Король доставлял немало хлопот своим придворным медикам. Он родился с двумя зубами, чем доставил множество неприятностей своим кормилицам, в девять лет он перенес оспу, а несколько лет спустя какую-то венерическую болезнь, после чего переболел брюшным тифом. Благодаря Людовику популярным средством лечения этой болезни стала сурьма, бывшая до этого предметом ожесточенной полемики среди врачей. В двадцать пять лет Людовик заразился от королевы корью. Мучили короля и кишечные паразиты, и некоторые историки наградили августейшую особу широким лентецом, размер которого вполне соответствовал королевскому величию и аппетиту. У «короля-солнце» были плохие зубы, и он страдал частыми гнойными воспалениями десен. В возрасте сорока четырех лет у Людовика началась подагра, а в следующем году он вывихнул локоть, упав с лошади. Три года спустя он задал работу своим хирургам, которым пришлось оперировать королю анальный свищ. Операция прошла успешно. Многие придворные высказали тогда желание подвергнуться такой же операции, хотя в ней не было никакой нужды – просто придворные хотели таким способом выразить свое сочувствие королю, страдавшему столь деликатной болезнью. Таким образом, благодаря Людовику произошла реабилитация французской хирургии. Среди прочих недугов Людовик XIV страдал еще и малярией, которой заразился от комаров, в великом множестве водившихся в прудах его любимой резиденции в Марли. Лечили короля цинхоной и хинином, и с тех пор хинин стал самым популярным средством лечения малярии. На склоне лет у Людовика был большой карбункул, обострилась подагра, а в моче появился песок. Впоследствии у короля развился склероз артерий, и он умер от гангрены нижней конечности. Но самое большое достижение, связанное с его именем, не связано с его собственными болезнями. Именно Людовик пригласил на роды своей фаворитки врача Буше, а не повитуху, открыв таким образом мужчинам доступ в акушерство.