Генрих Ягода настоял, чтобы вождь в целях безопасности не шел с процессией до самого кладбища. Когда они добрались до Манежной площади, Сталин вместе с тещей сел на машину и поехал на Новодевичье.

Там он стал с одной стороны могилы, а Василий и Артем – с другой. Открыл траурный митинг Николай Бухарин. Потом Енукидзе предоставил слово главному оратору. «Было очень трудно произносить эту речь в присутствии самого Сталина», – вспоминал позже Лазарь Каганович. Железный комиссар, привыкший к напыщенным выступлениям на митингах или площадной брани в адрес врагов, произнес речь на особом большевистском языке.

– Товарищи, мы присутствуем на похоронах одного из лучших членов нашей партии, – начал Каганович. – Она выросла в семье рабочего большевика… она была преданной подругой тех, кто правил… кто вел великую борьбу. Она обладала лучшими качествами большевиков – твердостью и стойкостью в борьбе… – Затем он повернулся к вождю. – Мы, близкие друзья и соратники товарища Сталина, хорошо понимаем всю тяжесть потери… Мы знаем, что должны разделить с товарищем Сталиным горечь его утраты.

Иосиф Виссарионович взял горсть земли и бросил на гроб. Кто-то велел Артему Сергееву и Василию Сталину сделать то же самое. Артем спросил, зачем бросать землю на гроб. «Чтобы у нее была горсть земли из твоей руки», – объяснили взрослые.

Позже Сталин выбрал памятник для могилы. Его украшала роза, напоминание о красном цветке, который Надя носила в черных волосах. Надгробие украшали торжественные слова: «Член партии большевиков».

Самоубийство жены не давало Сталину покоя до самой смерти. «Надя, Надя, что ты наделала? – печально вздыхал он в конце жизни и пытался оправдаться перед самим собой: – Я жил в таком напряжении».

Он считал ее самоубийство жестоким поражением в личной жизни. Потеря жены вызвала страшные изменения в его характере. Конечно, смерть Нади ранила и унизила Сталина. Она порвала еще одну тонкую нить, связывавшую его с простыми человеческими чувствами; удвоила его жестокость, зависть и склонность жаловаться на судьбу.

* * *

Семья пристально наблюдала за Сталиным. Постоянно приходили родственники и спрашивали, не нужно ли чем-нибудь помочь. Как-то ночью к нему заглянула Женя Аллилуева. В комнате царила гробовая тишина. Потом она услышала какие-то непонятные хриплые звуки. Вождь лежал в полутьме на кровати и… плевал на стену. Судя по тому, что стена вся блестела от следов слюны, Женя заключила, что занимается он этим давно.

– Что вы делаете, Иосиф? – встревожилась она. – Вам нельзя оставаться в таком виде.

Сталин ничего не ответил. Он молча смотрел на слюну, медленно стекающую по стене.

Мария Сванидзе, жена Алеши, бывшего зятя Сталина, примерно в это самое время начала вести замечательный дневник. Она считала, что смерть Нади приблизила Сталина к обычным людям. После самоубийства жены в нем поубавилось того, что присуще «мраморным героям». Сталин в отчаянии повторял два вопроса. «Дети забыли ее уже через несколько дней. Но как она могла так поступить со мной?» Или: «Я еще могу понять, что она так поступила со мной. Но как она могла так поступить с детьми?» Все эти размышления всегда заканчивались одним и тем же выводом: «Она разрушила мою жизнь, сделала меня калекой».

Самоубийство Надежды на какое-то время ослабило уверенность Сталина в собственных силах. Он, если верить Светлане, «хотел уйти в отставку, но политбюро ему отказало».

Сомнения в своих силах продолжались недолго. Скоро вождь опять твердо поверил в свою непогрешимость. Он считал, что ему выпало выполнять мессианскую миссию: победоносно закончить войну с крестьянством и расправиться с врагами внутри партии. Его мысли метались между недавно арестованными Эйсмонтом, Смирновым и Рютиным.

Сталин много пил, его мучила бессонница. Через месяц после смерти Нади, 17 декабря, он написал Ворошилову странную записку: «Дела Эйсмонта, Смирнова и Рютина наполнены алкоголем. Мы видим, что оппозиция злоупотребляет водкой. Эйсмонт, Рыков. Охотиться на этих диких зверей. Томский, повторяю, Томский. Дикие звери ревут и рычат. Смирнов и другие московские слухи. Как в пустыне. Ужасно себя чувствую, мало сплю…» Это сумбурное и загадочное послание ясно показывает, в каком смятении находился Иосиф Виссарионович после смерти жены.

Но смерть Нади не заставила его изменить отношение к крестьянам. 28 декабря Постышев прислал Сталину докладную записку. Он предлагал взять зерновые элеваторы под охрану ГПУ, потому что умирающие от голода люди крадут слишком много хлеба. В конце автор написал: «Имеются случаи саботажа с поставками зерна на коллективных машинно-тракторных станциях. Разрешите дать распоряжение ГПУ выслать на север 200–300 кулаков из Днепропетровска».

«Правильно!» – с энтузиазмом резюмировал Сталин, воспользовавшись любимым синим карандашом.

Надя, словно осуждающий призрак, не давала Сталину покоя до самой его смерти. Встречаясь со знавшими ее людьми, он обязательно рано или поздно переводил разговор на жену. Через два года после смерти Нади вождь встретился в театре с Николаем Бухариным. Сталин вспоминал жену и рассказывал собеседнику, как ему тяжело. Иосиф Виссарионович часто говорил о Наде с Буденным.

Родные и близкие каждый год собирались 8 ноября, чтобы помянуть ее. Сталин терпеть не мог этих поминок и старался уезжать в это время на юг. Однако он хранил ее снимки. Фотографиями Нади, как маленькими, так и большими, были заполнены все его резиденции.

В аппарат Генерального секретаря приходили тысячи писем с выражением скорби и соболезнований. Несколько самых интересных он оставил в личном архиве. «Она была хрупкая, как цветок», – написал один автор. Возможно, Сталин решил его сохранить, потому что оно заканчивалось такими словами: «Не забывайте, что всем нам очень нужно, чтобы вы заботились о себе».

Иосиф Виссарионович не разрешил студентам назвать институт именем своей жены. Он передал просьбу ее сестре Анне, приписав: «Когда прочитаешь эту записку, оставь ее на моем столе».

Боль утраты жены была свежа в его сердце и шестнадцать лет спустя. В 1948 году Сталин получил письмо от одного скульптора, который хотел подарить ему бюст Нади. В записке вождя, адресованной Поскребышеву, читаем лаконичное указание: «Ответьте, что вы получили письмо и возвращаете его обратно. Сталин».

Времени горевать не было. Партия вела яростную войну.

* * *

12 ноября, на следующий после похорон день, в 16 часов, Сталин приехал на работу, чтобы встретиться с Кагановичем, Ворошиловым, Молотовым и Орджоникидзе. На совещании присутствовал и Сергей Миронович Киров.

Киров был первым секретарем Ленинградского обкома партии, членом политбюро и одним из самых близких друзей Сталина. «После трагической смерти Нади одному Кирову удавалось пробираться к самому сердцу Иосифа и давать тепло и дружбу, в которых он тогда очень нуждался и которых ему так не хватало», – писала в дневнике Мария Сванидзе. Вождь обратился за душевным теплом и сочувствием к Кирову, который, по его же собственным словам, «присматривал за ним, как за ребенком».