— Мне кажется, тут просматривается... определенная картина. — Он ободряюще улыбнулся мне. — Но не хочу заниматься пустыми спекуляциями.

Я молчал. Он кашлянул. Потом снова вздохнул, но на сей раз как-то подфыркивая.

— Завтра, когда «Сентинел» откроется, я смогу кое-что проверить. Во второй половине дня постараюсь связаться с вами и поделиться той информацией, которую я, возможно, получу.

Картина? Но я не стал ни о чем спрашивать. Это не какой-то там щенок, поступивший на работу в прошлом году. Этот мужик уже поимел свои десять миллионов крон.

— Завтра, — сказал я негромко, — приду сюда тебя навестить. И тогда может случиться одно из двух. Либо тут окажется легавый и начнет выяснять, кто я, черт дери, такой. Тогда ты чист, как свежий снег. Либо ты начнешь делать мне новые предложения. Тогда тут какая-то лажа. И что-то с тобой не так, папочка Карло.

Я осторожно подергал распечатки. Он уставился на них. Гладкое белое стариковское лицо побледнело еще больше.

— Отпусти, — сказал я. — Мне надо идти. Надо еще кое-кого посетить.

Но Бертцер не ослаблял хватки. Он стоял как парализованный, потом с трудом повернул ко мне голову и сказал:

— Погодите.

— О'кей, — сдался я. — Оставь их себе. У нас есть еще экземпляр.

Крепко держа распечатки, он как-то механически пошел к своему столу. Лучше всего он себя чувствовал под прикрытием красного дерева.

— Какой ты нетерпеливый, папаша Карло, — сказал я.

Он не желал смотреть на меня. Отвернулся и уставился в окно.

— Вы слышали что-нибудь о продаже «Сентинел»?

Как же, слышал:

— Куплено в прошлом году Густавом Даллем, владельцем «Молота». Какой-то прыщ Нуккер стал новым директором-распорядителем. Папочку Карло прогнали, так?

Бертцер отрывисто вздохнул и ответил:

— Купили все это американцы.

Он уселся попрочнее.

— Мне даже не сказали, что увольняют. Нуккер явился в «Сентинел» в понедельник утром. Встретил моего шофера в коридоре. «Ты кто такой?» — спросил. «Я шофер директора Бертцера». И тогда он заорал: «Не нужны нам больше никакие шофера».

Он жалобно поглядел на меня. Я пожал плечами. У меня шофера никогда не было.

— Затем всех ведущих сотрудников, примерно дюжину, собрали на совещание. Нуккер не сказал ни слова, пока все не собрались. Тогда он поднялся и объявил, что теперь действуют новые правила. «Сентинел» выходит на биржу. Для этого требуется устойчивая прибыль порядка ста миллионов крон в год.

Вот как? Я склонил голову набок и глубокомысленно наморщил лоб.

— Вижу, что вы не разбираетесь в экономических подробностях. «Сентинел» до тех пор, под моим руководством, давал прибыль от двадцати до тридцати миллионов крон ежегодно. Единственным исключением был год перед продажей «Сентинел». Тогда мы неверно скалькулировали стоимость установки компьютерного центра. Прибыль понизилась на десять миллионов. Попытайтесь понять: этот человек пожелал выжать из фирмы более чем тройную прибыль! Новые владельцы купили «Сентинел» за сто двадцать пять миллионов крон и хотели утроить прибыль!

Тут я проснулся:

— Погоди... купили за сто двадцать пять миллионов? И хотели получать прибыль в сто миллионов ежегодно?

Бертцер слегка наклонил голову.

— В принципе — да.

Я таращился на него в изумлении. Вспомнились веселые янки, которые купили землечерпалку и за несколько месяцев отхватили прибыль в сто процентов на старой золотоносной реке в Колумбии.

— Мы, чай поди, в Швеции находимся? — сказал я.

Он снова склонил голову.

— Неплохой дивиденд с капитала, — пробормотал я.

— Да, — ответил он. — Но на этом история не кончается. Вы забываете выход на биржу. Это дало бы шестьсот миллионов крон.

В голове у меня все как будто замерло и остановилось.

— Спокойно, — сказал я. — Значит, так: Густав Далль купил «Сентинел» за сто двадцать пять миллионов крон. Потом нанял батрака, чтобы тот взвинтил прибыль до ста миллионов в год. Если бы это удалось, Густав Далль вывел бы предприятие на биржу и смог продать акции — в совокупности на шестьсот миллионов крон?

Он опять вздохнул, но уже улыбаясь.

— В принципе — да.

— Он бы, следовательно, заработал почти пятьсот миллионов крон за несколько лет, не считая годовой прибыли?

Он лишь наклонил голову.

— Вот черт, — сказал я. — А разве такое в Швеции дозволяется?

— Ничего необычного тут нет. Надо только найти предприятие с достаточным потенциалом. Суммы могут варьироваться, но метод обычный и простой. Вы никогда не слышали о потрошительных компаниях?

Потрошительные компании — это те, что загребают 350 миллионов крон в год? Миллион прибыли в день?

— А в газетах про «Сентинел» писали?

Бертцер поколебался:

— Нет... не такими словами. Журналисты, которые освещают экономические новости, знают свою ответственность. Они понимают, в каком мире живут.

— Но ведь, — простонал я, — если наши милые социал-демократы не могут остановить подобные штуки, так существует же в нашем королевстве такая вещь, как родная шведская зависть?

Бертцер наклонился над столом и обратился ко мне, как к ребенку:

— Такие операции не являются незаконными. Свободное предпринимательство не виновато. Но я считаю, что общественная деятельность разного рода должна руководствоваться не только рамками закона. Она должна, кроме того, опираться на этику и нравственность.

Мелкие серебряные волосы. Гладкое лицо. Неброские, чуть старомодные манеры. Да старику надо было стать священником.

Какой из него современный руководитель предприятия?! Он походил скорее на хозяина мануфактуры былых времен. И тут я понял. Он был недостаточно эффективен. Потому его и прогнали.

— А как дела пошли потом?

Бертцер сделал еще один из своих кивков-наклонов. Отвел взгляд от меня, глянул в окно и продолжил:

— Как утроить прибыль предприятия? У Нуккера были свои соображения. Во-первых, уволить треть служащих. Во-вторых, никто из оставшихся не должен был получать зарплату более двадцати тысяч крон. В-третьих, весь персонал, все охранники, должны были перейти в другой профсоюз. До этого они принадлежали к профцентру служащих. Теперь же они должны были перейти в профсоюз транспортников и Центральное объединение профсоюзов. В-четвертых, никто в «Сентинел», кроме самого господина Нуккера, не должен был носить титул директора.

— Крепко закручено, — сказал я.

— И все это должно было происходить в компании, занимающейся охраной, в фирме, действующей в сфере безопасности. То есть там, где только лояльность, и сплоченность, и уважение друг к другу обеспечивают то, что больше всего нужно этому предприятию; честность всего персонала.