А зеркалила она, соприкасаясь с охранным контуром, выстроенным по периметру территории лечебницы, и в этом не было ничего необычного.

Настораживало другое. Во-первых, устройства, обеспечивающие подобное слежение, стоят недешево. Экономнее поручить обход охранникам. Во-вторых, вряд ли слежение производилось с устройства. В этом случае при соприкосновении с контуром появлялся бы светящийся круг или эллипс. А тут — очертание человеческой фигуры, так называемый образ, проявляющийся в ряде заклинаний. Образ непосредственно создающего их мага.

Магические устройства в охранной системе лечебницы были. Маги среди охранников — нет.

Кто-то из персонала? Но врачи и сестры разъезжаются по домам на ночь, тут остаются только дежурные и смены меняются, да и сложно представить целителя, владеющего заклинаниями из арсенала разведчика.

Представить разведчика в психиатрической лечебнице проще. В качестве пациента. Если доктора не знают, что у них на лечении маг, достаточно сильный, чтобы скрыть дар, блокаторов ему не вводят. А глушилки по периметру лишь немного ослабляют и мешают концентрироваться…

Фаулер задумался о том, насколько это возможно. После — насколько силен должен быть этот гипотетический маг, чтобы вывести следящее заклинание за пределы охранного контура. Такой и сам за ограду выйдет. И будет бездомных убивать. Тех, которых своей следилкой приманил. Дорогая приманка с точки зрения расхода энергии, но что с психа взять…

На этой глубокой мысли Фаулер уснул, уткнувшись лбом в руль.

Разбудило его деликатное похлопывание по плечу.

— Лейтенант, с вами все в порядке?

Он разлепил глаза, поднял голову и в первые секунды с недоумением смотрел вперед — на зелень кустов и освещенную солнцем кирпичную ограду за ними. Затем встряхнулся и перевел взгляд на подошедшего к машине человека.

— Доброе утро, — улыбнулся Эверет.

Вид доктор имел совершенно невозмутимый, словно каждый день обнаруживает рядом с лечебницей спящих полицейских и не видит в этом ничего странного.

— Доброе, — отозвался Фаулер, ощупывая вмятину на лбу. Нужно было что-то еще сказать, но голова спросонья работала плохо.

— Вас заметила охрана при утреннем обходе, — сообщил Эверет. — Еще в семь. Беспокоить не стали, но сообщили дежурному врачу. Решили, что вы дожидаетесь начала приемных часов.

— А они уже?..

Часы показывали девять двадцать пять. Уже.

— Да, — подтвердил доктор. — Так что можете смело входить. Если, конечно, вы это планировали.

Он по-прежнему не выказывал ни любопытства, ни подозрительности, и такое самообладание почти восхищало. Должно быть, нелишний навык в работе с заведомо неуравновешенными людьми.

— Планировал, — проговорил Фаулер. — Я…

Все-таки внешний периметр обходили охранники. В семь часов. Его заметили, как и то, что на тот момент он уже спал, то есть подъехал не только что, а значительно раньше. И этому должно быть объяснение, не связанное с россказнями бродяг о призрачной деве.

— Не слишком разумно с моей стороны было приехать ночью. Обычно… со мной такого не случается, что бы вы ни подумали… Но наш последний разговор как-то совпал с одним неприятным происшествием…

— Еще одно убийство? — нахмурился Эверет.

— Нет. Это… личное…

— Тогда, быть может, позволите угостить вас чашечкой кофе?

— С удовольствием.

Он и сочным ростбифом себя угостить позволил бы, но чего не было, того не было. Только кофе и микроскопические крекеры, удручающе быстро закончившиеся. Фаулер даже к рассказу приступить не успел, как расправился с ними.

Эверет терпеливо ждал. Тихими и безлюдными в утренние часы аллеями он провел гостя в главный корпус, в свой кабинет, светлый, просторный, обставленный просто и без излишеств, попросил дежурную сестру принести кофе и ждал. Подобное терпение вызывало уважение, но испытывать его не стоило.

— В мой предыдущий приезд сюда вы заговорили о войне… — начал Фаулер. — О потерях. Конкретно о моей потере, о том, что вы слышали в городе. Так вышло, что той же ночью мне напомнили об этом снова…

Лгать не пришлось. Всего лишь рассказать, как «пообщался» с собравшимися у мола малолетками, не упоминая, впрочем, истинной цели той встречи. Было неприятно, но Эверет не первый психиатр, с которым он обсуждал свои так называемые проблемы. Первый был еще в академии. Каждый месяц проводил тестирование. Пытался доказать руководству и самому Фаулеру, что у него «глубокий внутренний конфликт сущностей». Тот доктор, как говорили, имел опыт общения с материковыми оборотнями, но оказался не готов к непробиваемой невозмутимости морского пса. Конфликт у него? Зверь сорвется и накинется на подозреваемого при задержании? Угу, а как же. «Залижет до смерти», — посмеивался куратор, возвращая мозгоправу его заключения. Сейчас, возможно, результаты тестов были бы другими. Нервы поизносились, и накинуться — это запросто… если спровоцируют… Но психиатрам об этом сообщать не обязательно.

— Скажите, Кеннет… Вы же не против, если я буду так к вам обращаться? Вы ведь сейчас не на службе.

— Да, конечно.

От него не укрылось то, как Эверет будто невзначай опустил руку под стол, чтобы нажать кнопку вызова. Неужели переиграл? Явятся сейчас санитары со смирительной рубашкой…

Но в кабинет заглянула уже знакомая сестра.

— Мэри, будьте добры, еще кофе, — попросил ее доктор. — И сделайте сэндвичи, пожалуйста. Побольше, я что-то проголодался.

Заметил, выходит, скоропостижную кончину крекеров. Или услышал, как бурчит у посетителя в животе.

— Так вот, Кеннет, — продолжил, когда дверь закрылась, — прежде всего я хотел бы поинтересоваться вашим общим состоянием. Потеря хвоста — весьма ощутимая травма для оборотня. Страдают сочленения крестцового отдела позвоночника, возможны сильные боли в любом облике. Часто имеет место нарушение опорно-двигательных функций…

— Я здоров, — перебил Фаулер. — Были сложности сразу после, но теперь уже абсолютно здоров.

— Повезло встретить хорошего целителя? — понимающе кивнул Эверет. — Что ж, это замечательно. Значит, физического беспокойства ваша травма не причиняет. Только внутренний дискомфорт. И вас, безусловно, задевает мнение окружающих. Для них ваша потеря несущественна, они не видят истинной сути проблемы. Лишились бы вы ноги или руки — другое дело… Хотя, поверьте, они и тогда нашли бы повод для насмешек. Особенно подростки. Дети жестоки в этом переходном периоде. Неосознанно жестоки. Они лишь учатся видеть границы между добром и злом… Но вы ведь и сами это понимаете, Кеннет? Тем не менее после столкновения с ними целый день изводили себя воспоминаниями о стычке, а ночью вдруг сорвались сюда. Захотели поговорить, хоть и уверяли меня в прошлый раз, что не испытываете такой потребности… Дело ведь не в хвосте, да?