Серьезно?

А этот ответ на вопрос: «Что случилось?» – когда она, в слезах и явно расстроенная чем-то, или сидит надутая, отворачиваясь от тебя, или отвечает:

– Ничего.

Снова несколько раз повторяется тот же конкретный вопрос: «Что случилось?» – а в ответ в который раз: «Ничего», и еще больше слез и совсем ужасное выражение лица: «Мучаюсь, но стоически терплю», и так раза три, не меньше. Марка это вообще приводило в ступор. То есть слезы льем, губы обиженно поджимаем, голову отворачиваем, сопим от сдерживаемого негодования, это нормально, обычное дело – так называемое «ничего».

Ладно. Дело ваше. Поехали дальше.

И эмоциональный крик с наездом через какое-то время после его игнорирования этой пантомимы:

– Ты совершенно бесчувственный! Разве ты не видишь, что мне плохо, что я переживаю! Ты что, не понимаешь?

Так! Только что меня трижды заверили, что ничего не случилось, а теперь что, концепция поменялась?

Он офигевал. От совершенно нелогичных и тупых вопросов у него начинало ломить зубы. И вот этот дурдом вы называете общением? Отношениями? Так, что такое отношение в математике, я знаю, могу лекцию прочитать на эту тему, а вот это что?

Марк всегда повторял девушкам: скажи мне прямым текстом ту информацию, которую хочешь до меня донести, ответ на какой конкретный вопрос ты хочешь от меня услышать и что ждешь, чтобы я сделал.

Я не угадчик мыслей из цирка, чтобы выказывать чудеса провидения и чтения мыслей людей. Говори четко и по делу.

Ну не понимал он, и всё, почему на вопрос «Ты по мне скучал?» – он должен непременно уверить, что да, скучал.

Аж скулы сводило, как скучал!

В его уме не укладывалось, что можно скучать по кому-то.

Валандаться, что ли, ни хрена не делать и скучать?

Ага. Понял.

Значит, я вот так сижу себе ровненько и скучаю, а когда этот некто, которого я тут жду не дождусь, наконец придет, то я сразу же перестану сидеть и ни фига не делать, потому как тот пришел и занял меня каким-то развлечением? Так, что ли?

А работать не пробовали? Ну чтобы не скучать? Говорят, помогает.

Марк прекрасно знал, как можно тосковать по человеку, понимал, что кого-то может сильно не хватать, и ты постоянно думаешь о нем, вспоминаешь, и хочется его обнять, прижать к себе, вдохнуть его запах и почувствовать себя наполненным, целым и счастливым.

А скучать…

Разговаривать с женщинами Марк не умел и не собирался этому учиться, и его манера высказываться в стиле прямолинейно прущего под парами бронепоезда ужасно их смущала. Дамочки принимались выговаривать ему и учить, как, по их мнению, следует общаться с людьми.

Марк совершенно не был способен угадывать женские желания, ухаживать тоже не умел, и с этим был полный швах, да он и не хотел занимать свою голову такими заморочками и пустыми, с его точки зрения, глупостями.

А женщины категорически отрицательно относились к тому факту, что Марк постоянно работал и большую часть времени, которое условно проводил с ними, на самом деле мысленно отключался, выпадая из общения в любой момент, в основном в самый неподходящий, мог и во время секса остановиться, соскочить с дамы и сесть записывать в блокнот пришедшую мысль-озарение. Бо́льшую часть времени он был не с ними и думал не о них.

Каждая выражала негодование по этому поводу по-своему и пыталась бороться с ним своими методами, но как только начинала это делать и что-то там отстаивать – с вещами на выход.

Да, была же еще и Клавдия!

Всем, кроме самого Марка, было понятно, что ни одна нормальная женщина не станет терпеть присутствия в жизни мужчины женщины-друга, как он позиционировал Клавдию.

То есть в жизни профессора Светлова основным фоном проходила исключительно Клавдия Невская, ну после математики, разумеется. Блокноты, в которых он записывал формулы-идеи, разбросанные по всему дому и на всех его рабочих местах, были какие-то особенные, Клавдия специально заказывала их для Марка в типографии, и только она одна знала, какие именно нужны. И «эту чашку не трогай, это Клавдии. А эту она мне подарила, тоже не трогай, к этой части шкафа не прикасайся, там вещи Клавдии, тапки ее не переставляй, шампунь-крем-фен не трогай, кофе этот не бери, это специальный сорт для Клавы, возьми другую пачку…» И так во всем.

Кому понравится? Понятно, что никому.

Поэтому, как только его очередная женщина полностью удостоверялась, что никаких сексуальных отношений между Клавдией и Марком нет, она тут же принималась избавляться от Клавдии любыми способами, первым делом низведя ее роль до уровня домработницы и сестры милосердия в одном лице, которая следит за порядком в доме, решает какие-то проблемы Марка, заботится о нем и носится с его настроениями и болячками.

Клава в качестве прислуги с большой натяжкой, но все же их устраивала.

А когда этот номер не проходил, то каждая по-своему пытались решить эту проблему иным путем. Кто-то устраивал скандалы с разборками и выдвигал требования, после чего тут же отправлялся Марком с вещами на выход, кто-то действовал более хитро, пытаясь с Клавдией подружиться и сделать ее своей доверенной подружкой, но Клава неизменно держала жесткую дистанцию и дружбу с ними не заводила, но и не вступала в соперничество и не противопоставляла себя никому. А некоторые барышни принимались интриговать, придумывать какие-то немыслимые обвинения Клавдии чуть ли не в воровстве. Всякое бывало за столько-то лет.

В общем женщины, появлявшиеся в жизни Марка, то и дело предпринимали попытки в ней закрепиться и устроиться, поруководить мужиком, сразу же чувствуя его перспективность как ученого и… неизменно уходили, не совладав с его правилами жизни и сложным характером, не забыв высказаться напоследок.

А как же – ни одна не смогла промолчать, всем хотелось объяснить этому ученому, что он «невозможный человек», непробиваемый чурбан, совершенно непригодный для нормальной жизни, которому никто не нужен, кроме его драгоценной науки, и что терпеть его годами может только эта дура Клавка, и то лишь потому, что с ним не живет.

Единственная женщина, с которой Марку всегда было легко просто, с которой неизменно много воздуха, юмора, молчания и радости, душевного и житейского комфорта ну, это понятно…

Светлов всегда знал, что неизбежно наступит такой момент в жизни, когда Клавдия все же захочет создать свою семью, где для него уже не найдется места. Знал и с трепетом ждал этого момента, стараясь задвинуть мысли о будущем на край сознания, и всякий раз у него вздрагивало сердце, когда эти мысли всплывали вновь.

А она взяла и придумала ребенка.

И это было настолько неожиданно, настолько непредсказуемо и никак не учитывалось и не бралось им в расчет, что Марк совершенно растерялся.

Выкатившееся из-за крыши дома напротив солнце ударило Марку по глазам розовыми лучами, и у него, одновременно с этим солнечным потоком, вдруг вспыхнуло, возникло ясное и четкое осознание, что это ребенок Клавдии.