ноября 1912 года обращение одного читателя по поводу зарплат учителей передавалось так:

Аргумент, предлагаемый некоторыми Вашими корреспондентами, что люди, делающие одну и ту же работу, должны получать одинаковую зарплату, нужно считать нелепым (говорит Д. Эванс)[104].

Таким образом, пространство для участия читателей тщательно регулировалось редакцией газеты: читатели-рабочие занимали иное место в работе газеты, чем читатели «Таймс». В некотором роде работа газеты с ними представляла возврат к практикам начала XVIII века – письмо опять стало важным, прежде всего как легитимирующий текст для «генеральной линии» самой редакции. Тем временем с точки зрения своего языка «The Herald» заметно отличался от элитных газет вроде «Таймс». Журналистский стиль был намного ближе к разговорному. Здесь, как в газетах другого политического толка, но также претендовавших на внимание массового читателя, опять стало важным и воспитывать читателя, и развлекать его. Ключевой в начале ХХ века стала работа газеты «Daily Express», пост редактора в которой с 1904 по 1932 год занимал Ральф Дэвид Блюменфельд (американец немецкого происхождения). Он и стал главным зачинателем нового стиля британской прессы. Блюменфельд всячески подчеркивал «простоту, точность, краткость и чистоту стиля» (simplicity, accuracy, conciseness and purity of style)[105], считая, что предложения должны быть «лаконичными, остроумными и четкими» (short, sharp and clear-cut). Следовало всемерно избегать многословия, максимально прибегать к стилистической эффективности (употребляя «выразительные слова вроде „должен“ и „будет“» («emphatic words like must and will») [Bloomenfeld; цит. по: LeMahieu 1988: 27][106]. По Д. ЛеМахью, для британской прессы этого периода характерен своеобразный «стенографический», или «телеграфный», стиль, отличающийся крайней сосредоточенностью и эмоциональной насыщенностью [Ibid.: 28–29].

«Быстро откликнуться на важнейшие явления в жизни нашей страны»: язык советского читательского письма

С начала 1920-х стиль американско-британских массовых газет стал образцом и в Советской России. В своей статье 1924 года «Язык газеты» Керженцев предупреждал читателей:

Прежде всего, обратим внимание, что газету читают быстро, на ходу. Перечитывать ее некогда. Долго обдумывать непонятную фразу – тоже некогда.

Дальше – будет большая разница между языком крестьянской газеты и рабочей, например, слова фабричного обихода («трансмиссия», «спецодежда», «револьверный станок», «полуфабрикат», «цех» и пр.) будут чужды и непонятны крестьянину.

Поэтому газетный язык должен быть проще, яснее, лаконичнее, чем язык журнала или книги.

Тем более будут непонятны иностранные слова, в рода <так!> «нота», «меморандум», «интенсивный», или русские, например, «целесообразность», «планомерный», «непоследовательность», «возмущение», «прохождение заказа», «емкость рынка».

Нужно всякий раз дать себе отчет, для какого читателя газета предназначена. Это определит характер газетного языка.

Далее следовали конкретные рекомендации: «…первое правило – фразы короче» (в оригинале – разрядкой. – К. К.). «Сложность фразы часто зависит от неясности мысли». Как подытожил Керженцев, «постарайся приблизить речь газеты к разговорной, живой речи, но усиль точность и лаконичность» [Керженцев 1924: 26–27].

В многочисленных брошюрах для тех, кто хотел «писать в газету», опубликованных начиная с 1923–1924 годов, встречались такие термины, как «местность», «злободневность», «оперативность», «динамичность» (см., например: [Докунин 1925: 27]). Как сказано в брошюре 1928 года, нужны были:

…подвижность и гибкость, уменье быстро откликнуться на важнейшие явления в жизни нашей страны, уменье через печать сосредоточить внимание рабочей массы на отдельных участках нашей работы, мобилизовать ее на борьбу с плохим, на поддержку хорошего [Полоцкая, Докунин 1928: 7].

То, что писалось для советских газет (включая стенгазеты), должно было тщательно следовать определенным «правилам игры». Куда более важным, чем процесс сочинения заметок и т. д., считался процесс редактуры таковых:

Кто же и когда отказывался от таланта?

Если рабкор его имеет – очень хорошо. Но если и не имеет – не плохо.

Научиться писать в газету всегда можно [Слесарь Засим 1924: 27–28].

Ключевое слово здесь – учиться. В этом важном деле «младшим братьям» всячески помогали журналисты-профессионалы (или считавшие себя такими)[107].

Так как язык советского народа в его «сыром» варианте чаще всего не был «народным» в том смысле, в каком понимали народность культработники и активисты, продвигавшие рабкоровское движение, заметки рекомендовали тщательно переписывать. Забавный пример – образцовое письмо из деревни в газету «Крестьянская правда» до и после его обработки знающими людьми – приводится на обложке брошюры, вышедшей в Самаре в 1923 году.

Письмо Крестьянина

Таварищ Редактур

У нашим силе Красноярки што в Боклинской в, живет поп. Уж куды хужи его – незнай. Как каки требы так наровит садрать поболе – похороны 5 пудов пшеницы, крестины тож самое 5 пудов, свадьба 15 пудов, поминки 5 фун. Берет с кажнова. Сельсовет наш не чо не делат. Пишу у вашу Газету, надо ть пропечатать.

К-в.

Оно же (в переработанном виде):

Стрижет и бреет.

«На наш век дураков хватит». Так наверное думает «батюшка» села Красноярки, Боклинской вол., Бугурусланского уезда.

Ну, а раз так, обложил он крестьян своей небесной такцией.

За похороны 5 пудов пшеницы. За крещенье – тоже. За свадьбу 15 пудов. За помин 5 фунтов и т. п.

Кряхтят мужички, а тащут: уж больно у них в голове туману поповского много – оттого их поп так легко стрижет и бреет.

Сельсовет же наш помалкивает: грабь, мол, батюшка, грабь, родименький [Как и о чем 1923].

С одной стороны, тщательно убраны все следы местного диалекта («пишу у вашу газету», «не делат»), а с другой – добавлен «общефольклорный колорит» вроде «Кряхтят мужички, а тащут» и «грабь, мол, батюшка, грабь, родименький». Язык настоящей деревни уступил языку нарочитой «народнической» стилизации.

Но обычно о редактуре так открыто не писали: вместо этого акцент делался на поощрении или на цитировании примеров, показывающих, как не нужно писать для (стен)газеты. Вот достаточно колоритный пример второго подхода из книги, опубликованной в Екатеринбурге в 1924 году:

Шаг к просвещению

Товарищи!

Силами коллективного объединения всех сотрудников и милиционеров Губмилиции, мы приступили к изданию своей Стенной Газеты. Это новое проявление в наших рядах, это есть первый шаг к просвещению, в достижении цели литературной воспитательности. Пусть будет наша стенная газета реальным направлением наших мыслей, пусть будет правдивым исполнителем чувств, нашего самосознания[108]. Базируясь на логичном течении нашей жизни, протекающей в наших рядах и, детально, учитывая все порядки и недостатки, рождающиеся при наших обстоятельствах, мы должны помнить, что у нас есть своя стенная газета, в которой наш долг – отражать все вытекающие дефекты. Не место здесь равнодушию, не место пассивному взгляду, ибо пассивность, равнодушие – есть самый вредный порок человека. Дорогу тенденции, направленной