будешь врать, что не возвращался так долго, потому что застрял в пробке, заехал на мойку, заблудился.

Глеб опустил ладонь, отступил на шаг, произнёс со значением:

– Я не собирался уходить, но теперь…

Он умолк, не закончив фразу, развернулся.

– Ну да, конечно! – отчаянно выкрикнула Илана ему в спину. – Опять я во всём виновата. Не то, что она, вся такая заботливая и добродетельная. И ничего страшного, что при этом спит с чужим мужем.

Глава 17

Конечно, он наврал, что не собирался уходить. Сказал так только затем, чтобы она – да, да, да – почувствовала себя виноватой. И чтобы самому считать её виноватой. Он же понимал, прекрасно понимал, что будет дальше. И его потянуло назад с неимоверной силой ещё тогда, когда он едва вышел из Вериной квартиры.

Нет, даже раньше. Когда он только повернулся и двинулся к двери, следом за… женой. И теперь Глеб боялся, что Вера его просто выгонит, не захочет слушать. Потому что надо было сразу объясниться, не теряя ни минуты. А он потерял уже полтора часа. Или даже больше.

Конечно, она встретила его вполне предсказуемым вопросом:

– Почему ты не сказал мне, что свадьба всё-таки состоялась?

Расстроенная, задумчиво сосредоточенная, но вроде бы не разозлённая, не возненавидевшая. Упрямо пытающаяся сохранить спокойствие.

– Понимал, как ты отреагируешь, – честно признался Глеб.

– И долго планировал скрывать? – в её интонации не было ни упрёка, ни претензии, ни раздражения.

– Не знаю, – насуплено заявил он. – Я об этом не думал.

Не хотел думать.

– Глеб, – тихонько произнесла Вера.

Наверное, намеревалась сказать ещё что-то, задать очередной вопрос, на который ему не хотелось искать ответа. Поэтому Глеб не стал ждать, выдохнул торопливо, почти умоляюще:

– Вер, Вер, ну пожалуйста. Пожалуйста. – Он не мог потребовать от неё замолчать, не говорить обо всём об этом. Даже попросить о подобном не мог, не имел права. Для него остались только одни слова, самые уместные, самые убедительные и непобедимые. – Я тебя очень люблю. Только тебя. Вера. Не прогоняй меня.

– Я и не собиралась, – по-прежнему негромко откликнулась она, и Глеб выдохнул освобождённо, шагнул к ней, обхватил, привлёк к себе, раз за разом повторяя её имя и надеясь, что оно сработает, как заклинание, не позволяющее ничему измениться.

И Вера тоже обняла его, прижалась, уткнулась носом в шею, щекоча лёгким дыханием. А он, хотя сейчас всего лишь осторожно целовал её и гладил, внутри уже почти захлёбывался от переполняющих и сжигающих его ощущений.

Наверное, никогда ещё она не казалась Глебу настолько желанной – даже в их самые страстные ночи и дни – до безумия, до одержимости, до полной потери контроля. Никогда раньше он не хотел ею обладать с такой неистовостью и жадностью, словно ему чудом предоставился шанс, единственно возможный за всю жизнь.

Он стиснул её крепко-крепко и даже тихонечко зарычал от нетерпения, не в силах выдержать больше ни мгновения. Вера судорожно вздохнула, и Глеб понял – по этому вздоху, слишком сильно напоминающему стон вожделения, по едва ощутимому трепету, по прикоснувшимся к его коже невыносимо горячим губам – что она чувствует и испытывает то же самое. Что сейчас не понадобятся ни вступления, ни предварительные ласки. Он продвинулся к кровати, увлекая Веру за собой, а дальше…

Дальше уже не имели значения отдельные действия, отдельные мысли, отдельные моменты.

Он упивался каждой секундой, не обращая внимания на ход времени, каждым движением, каждым звуком. Ловил стоны, желая, чтобы они звучали чаще и громче, переходили в сладостный всхлип или прерывистый чувственный шёпот, в ненасытное «Ещё».

Глеб то наматывал Верины волосы на ладонь, то ласкал её губами бережно и нежно. То сжимал изо всех сил, то едва касался подушечками пальцев, сходя с ума от никак не спадающего возбуждения и получая во много раз больше удовольствия от того, что хорошо было ей, и от того, что она старалась для него.

Вера даже расплакалась в конце, не выдержав накала ощущений, и потом тихонечко всхлипывала, спрятав лицо у него на груди, обжигая слезами.

– Что с тобой? – встревоженно спросил Глеб, а она обняла его крепче, прошептала:

– Ничего. Всё нормально. Это как раз от того, что сейчас слишком хорошо.

Может, и правда, а может, тоже наврала, скрыв истинные причины и внушив ему, что действительно всё нормально. Чтобы он успокоился, ничего не заподозрил и не помешал ей осуществить задуманное. А он… ну, наверное, подсознательно, не желая задумываться и обращать внимания, понимал, что именно так всё и случится. Поэтому даже предложений других не возникло, когда на следующий день после работы приехал к ней, открыв дверь давно уже отданным ему ключом, зашёл в квартиру, и та встретила его темнотой, тишиной и пустотой.

Не обычной временной пустотой, которая возникает, когда хозяев просто нет дома. Другой – абсолютной и безнадёжной, когда в прежде уютном, тёплом, родном местечке не остаётся больше ничего, помимо воспоминаний.

Вот чёрт!

Глеб стиснул зубы, не удержавшись, саданул кулаком в стену, совсем не почувствовав боли. Потом зачем-то подошёл к окну, словно мог ещё успеть, увидеть, как Вера уходит, чтобы броситься следом и остановить. Или увидеть, как она возвращается. Ведь она непременно вернулась бы – хоть когда-нибудь – к себе домой. Но в том-то и дело! Эта квартира была не её, а съёмной, которую легко бросить и исчезнуть навсегда. Но не могла же она действительно так поступить. С ним.

Он достал телефон, выбрал нужный номер, и нетерпеливо переступал с ноги на ногу, пока слушал гудки, постукивал пальцами по подоконнику, ерошил волосы. А когда один из гудков прервался на середине, сменившись тишиной, не дожидаясь отклика, произнёс, почти выкрикнул:

– Вера! – А потом заговорил быстро, уверенно и громко: – Ты сейчас где? Ты съехала? Куда? Где мне тебя найти? Нам обязательно надо поговорить.

– Я слушаю, – отозвалась она, отстранённо и совершенно спокойно. – Говори.

– Нет, не по телефону, – запротестовал он решительно. – Мне надо тебя увидеть. Ты можешь не возвращаться сюда. Просто скажи, куда, и я сам подъеду.

– Не надо ехать, – возразила Вера, по-прежнему тихо, но твёрдо. – Достаточно и телефона.

– Ну, перестань, – почти взмолился Глеб, но и разозлился тоже. – Это нелепо. Я не могу разговаривать по телефону о таких вещах. Для меня это слишком важно.

– Для меня тоже, – сказала она. – Вот именно поэтому я и не хочу… видеться с тобой.

– Боишься, что тогда не получится сбежать?

Он уже не скрывал раздражения, не получалось, но вызвано оно было не злостью,