с солнечным летом. Пока ещё не плакал, но сдерживался из последних сил.

И захотелось опять заснуть и долго-долго не просыпаться, а потом открыть глаза и осознать, что всё произошедшее в последние дни было всего лишь плохим видением. Иногда ведь можно нафантазировать и драму, но такую, чтобы в любой момент вывести её на хэппи-энд. Или просто выключить. Но в жизни так не получается.

Осознав, что бесконечно валяться в кровати тоже больше нет сил, Илана всё-таки встала, помыла голову, то ли позавтракала, то ли пообедала, потом без дела слонялась по флигелю, немного пошарилась в интернете, попробовала смотреть кино, но быстро отвлеклась на собственные мысли.

Наверное, хватит сидеть дома, нужно найти себе какое-то дело, иначе просто свихнёшься с тоски и погрязнешь в невесёлых думах. Можно написать знакомой родителей, которая время от времени снабжала текстами для перевода. Или даже заняться репетиторством. Или наконец-то чуть побольше приобщиться к семейному бизнесу. Не настолько Илана и глупая, чтобы в нём не разобраться.

А дождь всё-таки пошёл. Сначала на пробу ронял редкие крупные капли, приноравливаясь и пристреливаясь, а потом вдруг ливанул густо и мощно, загрохотал по крыше и карнизам. Да ещё с ветром, который наклонял тяжёлые струи и направлял их прямо в приоткрытое окно. Поэтому пришлось подняться из-за стола, подойти, плотно прикрыть раму.

Какое-то время Илана стояла и смотрела на размытые очертания мира, а дождь сердито стучал в стекло, словно возмущался и требовал впустить. Или намекал – на что-то – настойчиво заставлялся вспомнить. А ведь точно. Окно гостевой комнаты, в которой сейчас обосновался Глеб, выходило на эту же сторону и наверняка тоже было открыто. Скорее всего. Поэтому надо зайти туда и тоже закрыть.

Ну а почему бы и нет? Это ж не какая-то запретная запертая комната, самая обычная, и теперь Илана во флигеле полноправная хозяйка. Тем более она же не собиралась копаться в вещах. Хотя, наверное, и на это уже имела право.

Она решительно направилась в гостевую. И окно действительно оказалось открытым, и на подоконнике уже разлилась целая лужа, а значит стоило сходить за тряпкой. Илана развернулась, и взгляд почти сразу наткнулся на… гитару. Раньше она её не видела, потому что та стояла, прислонённая к стене, между стулом и шкафом.

Надо же! Почему она здесь? Илана даже не предполагала, что Глеб играет. Правда она ведь никогда особо и не задумывалась, чем он занимался помимо работы, и ничуть не удивилась, когда он легко станцевал вальс совсем без репетиции, когда так уверенно вёл.

Выходит, ей тоже на всё это время было абсолютно наплевать, какой он на самом деле? Она его придумала, нафантазировала, исходя из собственных желаний, уверенная, что, если ей очень хочется, Глеб будет им соответствовать.

Илана подошла, тронула гриф, коснулась пальцами колков. Но и муж вряд ли подозревал, что она окончила музыкальную школу как раз по классу гитары. Правда с тех пор она почти не касалась инструмента, только изредка, даже сюда не забрала, оставила у родителей. И раз всё равно сейчас Глеба нет, и неизвестно, когда будет…

Она ухватила гитару, аккуратно подняла, развернула, на автомате присела на краешек кровати, пристроила корпус на колене, прижав пальцами струны, взяла пробный аккорд. Не сказать, что настроено идеально, но вполне терпимо.

Пальцы ещё не утратили навык. Илана даже исполнила простенькую мелодию, всего несколько раз сбившись, потом выбрала чуть посложнее. Вряд ли сейчас она сыграет что-то серьёзное, а вот какую-нибудь песню, из любимых, наверняка получится. Хотя бы вот эту, которую пела Бетт Мидлер – Rose.

От неё у Иланы почти всегда появлялись мурашки, и когда слушала, и когда пела и играла сама. И, наверное, недаром вспомнилась именно она, потому что сейчас оказалась не просто красивой и проникновенной, а реально подходила, как никогда раньше. И про истекающую кровью душу, и про одинокие ночи, и про то, что любовь только для удачливых и сильных, а, если ты боишься от неё пострадать, значит и не достоин. И что на самом деле она – прекрасный цветок, и только от тебя зависит сможешь ли ты вырастить его из маленькой семечки.

И опять Илану пробрало до мурашек. Ещё и пальцам, в последнее время слишком редко прикасавшимся к струнам, с непривычки было больно. В носу защипало, а горло сдавило, поэтому даже пришлось на несколько секунд прерваться, чтобы перевести дыхание и сглотнуть. Но всё-таки она доиграла и допела до конца, потом положила ладонь на струны, чтобы успокоить их едва ощутимый нервный трепет, подняла голову и… увидела Глеба.

Он стоял в дверном проёме, привалившись плечом к косяку, сложив руки на груди, и внимательно смотрел немного отрешённым задумчивым взглядом.

И давно он здесь?!

Илана неосознанно, словно её застали за чем-то предосудительным и запретным, подскочила с кровати, выставила гитару перед собой, будто прикрываясь. Она совсем не представляла, что говорить и как себя вести. Объяснять? Оправдываться? Принять независимый вид. Но Глеб сам спросил:

– Ты играть умеешь?

Или скорее констатировал изумлённо и недоверчиво. Хотя – дурацкий вопрос. А что она тогда, по его мнению, только что делала? Но Илана всё равно ответила, честно и подробно:

– Семь классов музыкалки. Правда потом забросила. Точнее, корочки получила, посчитала, что задачу выполнила, отложила и забыла. А сейчас просто увидела… – она указала на место, в котором обнаружила гитару, а потом поинтересовалась с лёгким вызовом: – Разучилась? Не вышло?

– Нет, – возразил Глеб. – Наоборот.

И опять замолчал, по-прежнему рассматривая её недоверчиво, словно за время, пока они не виделись, Илана успела измениться.

– А ты тоже играешь? – спросила она, и он признался искренне и весьма самокритично:

– Чуть-чуть. Пытался научиться когда-то. Сам. – И вдруг словно опомнился, тряхнул головой, будто сбросил наваждение, и даже голос изменился, стал холоднее и жёстче: – Только ты что здесь делаешь? Тебе места мало? Или…

Илана подумала, сейчас он предположит что-то вроде «по моим вещам шаришься», а может, придумает что-то ещё более нелепое и обидное, поэтому перебила, не дослушав:

– Дождь же. – Она тоже старалась говорить как можно равнодушней и отстранённей. – А здесь окно было открыто. И как раз прямо в него хлестало. Я и зашла закрыть. И увидела. – Она подошла к шкафу, поставила гитару точно на место, произнесла по-прежнему безучастно официально: – Извини, что взяла без разрешения. Больше не буду. – И направилась к двери, то есть получилось, что прямо на него.

Глеб заранее посторонился, очищая дорогу, но, когда Илана уже вышла в коридор, неожиданно окликнул: