ловушки для мух, ловушки для муравьев, ловушки для тараканов, ловушки для птиц, ощипанные куриные тушки, вповалку лежащие в ящике как в братской могиле, опять бюсты Сталина («еще бюсты? Или мы тут уже проходили?»), туалет (50 руб.), арбузы, арбузы, арбузы, арбузы, арбузы, соленые арбузы, арбузы, арбузы, арбузы («так, тут одни арбузы, кажется, мы не туда свернули, давай чуть назад вернемся»), арбузы, арбузы, арбузы, соленые арбузы, арбузы, арбузы, арбузы, арбузы, арбузы, туалет, бюсты Сталина, ощипанные куриные тушки, ловушки, ловушки, ловушки, ловушки, арахис, миндаль, грецкие орехи, палки чурчхелы, трусы, парики, гребешки, серьги, браслеты, кольца, цепочки, гвозди, крестики, лампадки, свечки, четки, иконки, помидоры, огурцы, пряности, бюсты Сталина, часы, табак, сигареты — о, вот и оно!

— Нам сюда.

— Погоди, — Даша озиралась по сторонам, — мы проходили тут десять минут назад, я еще спросила, сюда ли нам.

— Нет, это было другое место.

— Но тут даже вывеска…

— Ничего подобного, — перебил ее вспотевший, раздраженный Матвей, не желавший признать, что ошибся.

Магазин удобрений находился в самом дальнем и душном углу. Над входом кто-то прибил фанерную вывеску. На ней Аладдин из старого диснеевского мультфильма летел верхом на мешке с удобрениями, а внизу была подпись: «Биофосфор-азот от забот унесет на восток, куда сказка зовет» — пузатым шрифтом comic sans. Все это выглядело дико еще и потому, что, как помнилось Даше, действие мультика буквально разворачивалось в пустыне, то есть в месте, где ни черта не растет. А еще художник явно просчитался с пропорциями: у Аладдина был слишком большой рот и маленькие глаза, и все лицо его как будто съехало набок и чуть вниз, отчего он выглядел ужасно недовольным. «Возможно, он недоволен тем, как его нарисовали», — подумала Даша. В самой лавке один на другом лежали мешки с удобрениями. В дальнем углу на складном стульчике сидел продавец и ел лапшу из пластикового лотка. Увидев посетителей, он отложил лоток, вытер руки о шорты, но с места не двигался, словно ждал команды, разрешения подойти.

От духоты и вони у Даши закружилась голова.

— Слушай, я выйду подышу, ладно?

— Иди-иди, сам все сделаю, — проворчал Матвей ей в спину.

Она вышла на улицу, купила бутылку воды в ларьке, села на бордюр в тени дерева и приложила бутылку к виску. Стало полегче, ей удалось переключиться, не думать о матери, и тоскливое предчувствие в груди чуть рассеялось. Даша тихо посмеялась: «замечательно, одна мысль о маме — и у тебя уже тахикардия. То ли еще будет, когда приедешь!»

И тут она увидела их. Двое полицейских в форме стояли через дорогу и смотрели, казалось, прямо на нее. «Опять донес кто-то», — подумала она. Менты уже давно стали привычным фоном поездки. Чаще всего бывало так: Даша приезжает в город или поселок, начинает собирать данные, расспрашивает местных, ближе к вечеру их с Матвеем тормозит патрульная машина, и участковый вежливо интересуется, кто такие, с какой целью явились и зачем тревожат покой мирных граждан. Ментов Даша делила на два подвида: «вальяжный» и «сердобольный». Первый ходил вразвалочку, позевывая, заломив фуражку на затылок; такой обычно проблем не создавал, разве что бывал груб и сально шутил, приезжал по доносу, проверял документы, быстро понимал, что поживиться тут нечем, выгоды никакой, и отпускал. Второй тип был гораздо хуже: сердобольный ходил отглаженный, был застегнут на все пуговицы и докапывался до всего, просил пройти/проехать с ним в отделение для «уточнения данных», где Даша с Матвеем два/три/четыре часа сидели на неудобных стульях и ждали, пока блюститель закона звонил начальству, а его начальство звонило своему начальству, а то — своему, и так — пока наконец не упадет последняя доминошка начальственных звонков; и, узнав, что формально Даша работает на Китай и защищена договором ОРКА, удивленный и немного огорченный мент подвида «сердобольный» отдавал Даше документы и неискренне желал счастливого пути.

Хотя встречи с ментами после доносов местных стали теперь частью ее ежедневной рутины, Даша тем не менее никак не могла к ним привыкнуть. Казалось, она уже и забыла это русское чувство — тревогу и тошноту при виде людей в форме. Едва перебравшись в Тбилиси, затем в Белград, а потом и в Берлин, она еще долго не могла избавиться от старых рефлексов, и, если на улице появлялась патрульная машина, Даша автоматически искала глазами ближайший переулок, в который можно свернуть. С тех пор прошло немало времени, привычки изменились, но вот она опять на родине, впереди двое патрульных, и старые страхи вновь царапают изнутри, она нервно смотрит по сторонам и пытается сообразить, как избежать встречи.

«Интересно все-таки, кто донес? Мы тут пару часов всего, только в гостинице успели побывать, неужели тот мужик за стойкой? А вроде интеллигентный, с виду не скажешь».

Доносчиков, как серийных убийц, совершенно невозможно распознать в толпе — с виду нормальные, даже, может, приятные люди; а на деле — носят в душе неизбывную тягу к причинению вреда. Даша представила, как администратор в гостинице, улыбаясь, выдает ей ключи и, едва она делает шаг за порог, достает телефон и звонит ментам. Ей ужасно интересно, что движет такими людьми, она даже спрашивала у некоторых, и ее всегда поражало, что доносчики, если их припереть к стенке, обычно не тушуются, а наоборот, воинственно расправляют плечи, мол, да, я донес, я, и что вы мне сделаете, это мой долг гражданина, вдруг вы шпионка, документы у вас больно подозрительные, и вообще на моем месте любой патриот поступил бы так же.

Полицейские тем временем приближались. Один из них что-то сказал, второй кивнул, они стали переходить дорогу. Движение было оживленное, но их это как будто не касалось, машины просто останавливались и пропускали их. Вид у ментов был решительный, и Даша забеспокоилась — что-то не так, обычно у тех, кто приезжает по доносу, лица попроще, а эти как будто на штурм собрались, вот-вот за пушки схватятся. Она обернулась на рынок и прикинула варианты: она, наверно, могла бы скрыться в этом лабиринте, среди бесконечных лавочек со свечками, бюстами Сталина и удобрениями. Она представила, как бегает от полицейских между торговыми рядами. Нелепость какая, это будет похоже на сцену из «Скуби-Ду» или «Шоу Бенни Хилла». Патрульные приближались, они уже перешли дорогу, один из них положил ладонь на кобуру на