«Скажи — я — кандидат Гвардейского экипажа, — пишет он о своих переживаниях Михаилу. — Ты знал всегда мои мысли и потому можешь судить, как это для меня неприятно. На этой же почте пишу к брату Платону Степановичу и прошу его употребить все средства перевести меня в Архангельск или куда-нибудь... Итак, прощай все воздушные замки и планы... Жаль мне очень Михаила Петровича, что он болен, я бы написал к нему и тогда, может быть, я бы исполнил моё желание. В следующем письме уведомь, пожалуйста, любезный Миша, о состоянии его здоровья»97.

Поскольку к больному Лазареву обращаться было неловко, оставалось надеяться на хлопоты брата. В событиях декабря 1825 года приняли участие почти все офицеры Гвардейского экипажа, даже те, кто не состоял ни в каких обществах. «Я один набрал больше членов, чем они все вместе, да и приготовил их иначе... Всем известно, что Гвардейский экипаж был приготовлен лучше всех других полков и был единственным войском, вышедшим на действие 14 декабря в совершенном порядке и полном составе, со всеми своими офицерами, — со свойственной ему «скромностью» писал о своей деятельности Завалишин. — Кроме того, мои действия отличались ещё и тем, что, за исключением действующих на площади и взятых с оружием в руках, никто из других членов общества, которые имели непосредственные сношения только со мною, не был арестован, за мною не вошёл в крепость ни один человек»98. Вот здесь Завалишин прав — ни Анненков, ни Куприянов действительно не пострадали. Арестованы были лишь те, кого А. П. Арбузов и Н. А. Бестужев вывели на Сенатскую площадь: одно дело разговоры и совсем другое — мятеж с оружием в руках. Среди арестованных оказалось немало знакомых Нахимова, все они вместо морских вояжей отправились на каторгу или, как Фёдор Вишневский, разжалованный в солдаты, в действующую армию.

Возможно, назначение Нахимова в сильно поредевший Гвардейский экипаж и было связано с необходимостью заполнить образовавшиеся вакансии. Но его нежелание служить там совершенно не было связано ни с восстанием, ни с арестом его знакомых — просто он мечтал о море и боевых кораблях, а не о «маркизовой луже» и придворной яхте под императорским штандартом.

Вскоре хлопоты брата увенчались успехом, и после отпуска Павел отправился в Архангельск достраивать корабль «Азов», командиром которого был назначен капитан 1-го ранга М. П. Лазарев.

И вот он вновь в Архангельске. Отсюда четыре года назад, полный надежд, уезжал он в Кронштадт. Как на сей раз встретит его суровый край поморов, рыбаков и плотников? Как примет новый экипаж?

В Соломбале мало что изменилось: те же смольни и амбары, кузница, такелажные мастерские, сухой док и канатный завод. За время его отсутствия появились лишь новые казармы и каменный дом для офицеров.

В первой половине XIX столетия архангельская верфь переживала не лучшие времена. За полвека — с 1800 по 1850 год с её стапелей сошло всего 48 линейных кораблей, в то время как за последнюю четверть XVIII столетия, то есть за вдвое меньший период, — 41 линейный корабль и 27 фрегатов. И всё же командиры предпочитали строить свои корабли в Архангельске — и прочнее они были, и дешевле по сравнению с балтийскими.

Правда, к тому времени лиственницу уже почти всю повывели, и корпус корабля делали из сосны, отдельные детали — из дуба. Главным недостатком русских кораблей по сравнению с английскими продолжала оставаться их недолговечность, связанная с использованием для их постройки сырого леса. Чтобы уменьшить воздействие влаги, в 1823 году решили не сплавлять брёвна по рекам, как раньше, а часть корпуса делать по лекалам ещё в лесу — он получался суше и обходился дешевле.

Увидел Нахимов и ещё одно новшество — только что построенный колёсный пароход «Лёгкий». Ходил он в Архангельске, привлекая внимание горожан и давая морякам повод для обсуждения. И никто не догадывался тогда, что с появлением пароходов закончится эпоха не только парусных судов, но и архангельской верфи.

«Азов» занимал особое место в жизни Нахимова — на нём он принял первый бой и долгие годы хранил память о корабле и боевых товарищах, всегда при случае передавал привет «азовцам».

Что представлял собой «Азов»? Это был линейный корабль длиной 52,4 метра и шириной 14,4 метра, имевший на вооружении 74 орудия. Сооружал его всё тот же знаменитый корабел Курочкин, строитель фрегата «Крейсер». Так же, как и на «Крейсере», по распоряжению Лазарева в конструкцию «Азова» вносили изменения; в основном они касались рулевого устройства, такелажа, планировки внутренних помещений, усиления артиллерийской мощи — вместо шестифунтовых пушек ставили 32-фунтовые каронады.

Все усовершенствования Лазарев делал с подробным обоснованием. Например, он считал необходимым иметь запасные брам-реи и брамсели[20], поскольку «ничего не может быть легче, как потерять брам-рей, и тогда военный корабль, входя в какой-либо порт и особенно в иностранный, много теряет как виду своего, так и достоинства». Особую заботу проявлял капитан о здоровье команды — по его указанию был сделан второй комплект матросских коек: при наличии только одного комплекта, если он вымокнет и к вечеру не высохнет, «служители принуждённо будут валяться по палубе». Лазарет на «Азове» расположили тоже удобно — под баком[21], чтобы было больше дневного света и теплее — рядом камбуз; к тому же это позволяло в случае необходимости полностью изолировать заболевших от остальной команды.

Капитан учёл даже мелочи: «в палубах гвозди осажены глубже и над гвоздями деревянные пробки с белилами» — чтобы палуба меньше гнила; краски для корабля лучше растёрты и в них добавлено меньше мела — чтобы дольше держались; чехлы для триселей — для удобства и красоты.

Корабль вышел отменный, один из лучших на флоте. Капитан Лазарев сравнивал его с английскими кораблями — ему ли было не знать об их устройстве и ходовых качествах — и находил, что «Азов» не уступает «ни в каком случае никакому английскому». Когда в 1830 году состоялись манёвры в присутствии государя, команда работала прекрасно — быстрее других, при этом, не забывает упомянуть капитан, все смотрели только на «Азов», «чтобы из зависти найти какие-нибудь погрешности в действиях его», — но тщетно.

В ноябре 1826 года комиссия осмотрела корабль, нашла его «отделанным отлично, с отменной удобностью и пользой для флота» и сочла необходимым использовать новшества в его устройстве на всём флоте. Особо подчёркивалось, что внесение изменений