— Вот только ты уже не справился, — сказал Джамшид, чувствуя, как в нем нарастает злость. — Моя Бану Нахида справилась. И если у нее будут неприятности…

— Не будут. Даю тебе мое слово. Ни тебе, ни Нари в связи с этим делом ничто не грозит. Если мой отец пронюхает что-то, я прикрою вас обоих.

Джамшид после этих слов почувствовал себя немного лучше, но волновался он не за одну только Нари.

— А ты? Я капитан твоей стражи. Ты от меня что-то утаиваешь, я это знаю. Ты в напряжении и витаешь в облаках, а…

— Происходят убийства гезири, в моем городе появился Афшин, которому перевалило за тысячу лет. Конечно, я в напряжении!

— Это началось еще до появления Дараявахауша, — не отставал Джамшид. — Ты повел себя странно с того самого дня, когда твой брат переехал во дворец. — Мунтадир выдохнул, отвернулся, и Джамшиду пришлось подавлять в себе желание встряхнуть его. — Ты мне можешь довериться. Если что-то происходит с Ализейдом…

— Ничего с ним не происходит.

— Мунтадир, ты знаешь, что говорят люди…

— Они ошибаются, — отрезал Мунтадир. — Я могу свою жизнь доверить Али, и все — мы с тобой закончили этот разговор.

Несколько лет назад Джамшид, услышав гнев в голосе Мунтадира, упал бы на колени и стал просить прощения. Эмир Мунтадир редко говорил в состоянии настоящей ярости. Он был добродушным и с хорошим чувством юмора. Если ты предавал его, то рисковал проснуться и узнать, что жена ушла от тебя, а с ней твое состояние и твой дом… но так или иначе ты просыпался, а вот если кто вызывал недовольство короля, то он имел мало шансов проснуться утром.

Но сейчас Джамшид не собирался падать на колени. Мунтадир не хотел говорить о неудавшейся попытке покушения? Отлично. У Джамшида были другие темы для обсуждения.

— Что ж, если ты считаешь, что по поводу Ализейда можно больше не волноваться, то мы можем вернуться к разговору, который начали в саду, — о том, что ты обещал встретиться со мной, а сам отправился к Ханзаде.

Мунтадир поднял глаза к потолку:

— Ты что — и в самом деле ищешь ссоры?

Искать ссоры… да нет, но этот джинн взбесил его по-настоящему. Джамшид поставил чашку, подавляя в себе желание швырнуть ее в голову Мунтадира.

— Ты мне солгал. Я не видел тебя три месяца, а сегодня ты бросил меня на крыше, чтобы напиться с…

— Я, как только вернулся, первым делом пришел к тебе! Боже мой, я знаю, что в какой-то мере потерял сноровку после переходов по пустыне в поисках этого Дараявахауша, который готов начинить меня стрелами из лука по самое не балуйся, но ты наверняка помнишь, как я удивил тебя своим появлением сегодня днем?

Взгляд, которым Мунтадир одарил Джамшида, растопил какую-то его часть, но и подлил масла в огонь — действо, в котором эмир всегда преуспевал. Джамшид прекрасно помнил, что случилось днем. Сделав вид, что у него срочное дело, Мунтадир потихоньку отделился от королевской процессии, чтобы удивить Джамшида в доме Прамухов. Каве отсутствовал, отделаться от слуг не составляло труда, и неожиданное потрясение — увидеть своего эмира, пусть и в таком непрезентабельном виде, в пыльной дорожной одежде и с запущенной бородой… И вот это воспоминание, этот драгоценный миг дружеской близости — Мунтадир только что изорвал в клочья.

— Значит, вот оно как теперь? — проговорил Джамшид. — Днем ты со мной, а вечером принадлежишь Ханзаде, а завтра утром какому-нибудь звездоглазому дипломату… неудивительно, что ты не пришел, как обещал. Наверно, нелегко блюсти очередность со всеми нами. Тебе стоит нанять еще одного секретаря.

— Никакое жалованье на такой должности не будет достаточно высоким. — Когда Джамшид посмотрел на него, Мунтадир примирительно поднял руки. — Слушай, я приношу свои извинения. Ты прав, и я каюсь. Я не должен был оставлять тебя вот так на крыше. Меня отвлекла ссора с отцом, но это не извинение.

Умоляющее выражение в серых глазах Мунтадира разрывало сердце Джамшида, но он не хотел так легко отпускать эмира.

— А Ханзада? Ты, уезжая с Афшином, сказал мне, что у тебя с ней все кончено.

Мучительное выражение появилось на лице Мунтадира.

— Я пока не могу отделаться от нее. Джамшид, в ее салон каждый вечер приходит полдвора, они делятся тайнами с ее учениками. Я не могу отказаться от такого рода разведсведений.

— Конечно, не можешь, — сказал Джамшид пустым голосом. — Дэвабад прежде всего.

Мунтадир дернулся, но промолчал. Они оба замолчали на некоторое время, и это напряженное молчание между ними разрывало Джамшида на части. С одной стороны, ему хотелось выместить свою злость на Мунтадире, но, с другой стороны, ему хотелось, чтобы никто не вымещал злость на Мунтадире.

Принц поднялся на ноги. В его осанке чувствовалась какая-то скованность, а это означало, что он собирается сказать нечто от лица эмира, а значит, досадное.

— Дэвабад всегда будет превыше всего, — сказал он. — Такова реальность. Я не могу предложить тебе больше того, что уже дал от моего сердца, от моей преданности. Я всегда старался быть честным в этом отношении.

Это правда. Если было что-то одно, в чем Джамшид не мог упрекнуть Мунтадира, так это во лжи, он всегда был честен, честен до беспощадности. Несмотря на это, Мунтадир мог быть расточительным и легкомысленным в том, что касалось денег, вина, сердец, но к Джамшиду все же относился бережно. Несмотря на все, что Джамшид узнал о жестокости дэвабадского двора, о том, что значит принадлежать к разгромленному, преследуемому народу в городе, в котором этот самый народ должен был властвовать… какая-то его часть до сих пор оставалась деревенским мальчиком из Зариаспы, воспитанным на легендах и героических романах.

— Мы могли бы уехать отсюда, — сказал он, и сказал не совсем в шутку. — Посмотреть мир, жить среди людей, как наши предки.

Мунтадир улыбнулся ему кривой улыбкой:

— У меня целая команда слуг, которая одевает меня. Как, по-твоему, я смогу жить без этого?

«Я тебя научу. Я готов на все лишь бы видеть, что ты свободен от своих обязанностей, что тебе не угрожают кошмарные, кровожадные политические обычаи города». Но Джамшид ничего этого не сказал. Ответ он заранее знал.

Дэвабад прежде всего.

Мунтадир все еще смотрел на Джамшида с каким-то отчаянием.

— Джамшид, что касается моих обязанностей. Я должен сказать тебе кое-что, прежде чем ты узнаешь это от Каве. Моя ссора с отцом… — Мунтадир откашлялся. — Разговор шел о твоей Бану Нахиде.

— Что с