– Попить хочу. Можно?

– Можно.

Я вышла из спальни с колотящимся сердцем.

С этого дня я буду спать рядом с непредсказуемым мужчиной. Не было ли это все ошибкой? Вспоминая, как в моменте было хорошо, отвечаю себе, что нет. Данияр почти размяк, ему понравились мои ласки.

По дому за пределами комнат расставлены неяркие светильники, которые горят и днем, и ночью. Данияр позаботился о том, чтобы я передвигалась аккуратно, но в этот раз дойти до воды я не успеваю – мой взгляд притягивает возникшая щель в двери кабинета Данияра.

Луна сегодня полная и яркая, и отсюда мне кажется, что там внутри очень светло. Не зажигая свет, я иду внутрь, потому что не уверена, что Данияр выполнит свое обещание. Едва я вернусь в спальню, он скорее всего притянет меня к себе и велит спать.

Я прохожу вглубь кабинета, смотрю на свои босые ноги и замечаю рядом небольшой бумажный квадрат.

Фотокарточка.

Наклонившись, я подхватываю ее с пола и по пути замечаю, что сейф не закрыт. Это необычно. Когда открываю дверцу, оттуда падает еще много таких фотокарточек.

Данияр не сразу пришел ко мне в спальню, я слышала, он заходил в кабинет.

Для чего?

Понимаю быстро: на фотокарточке изображена я. И Данияр. Мы вместе почти везде. Он смотрел эти фото перед тем, как зайти в спальню?

Сердце гулко отбивает собственный ритм. Какого черта? Я шумно сглатываю, прислушиваясь к тишине. И быстро-быстро холодными пальцами перебираю карточки.

Почему я не помню ни одной? Как делались это фото?

Почему я не помню эту улыбающуюся девушку?

Я с тревогой поглаживаю живот. Такой большой малыш уже. Роды должны быть только в марте, а мне уже очень тяжело.

На карточках Данияр обнимает меня. Данияр целует меня. Данияр говорит мне на ухо что-то, а я смеюсь. И кто-то нас фотографирует. Потом общая фотография, там его друзья. Эльман Шах и Вяземский. И я между ними.

Они ведь приходили в дом и смотрели мне в лицо, а я не помнила. А они тем временем все знали обо мне. Они издевались надо мной. Все издевались.

Бросаю взгляд на стол, цепляясь за него руками. На безымянном светится кольцо как символ принадлежности жестокому мужчине. Он обманывал меня, скрывал, что мы были знакомы.

Мы были не просто знакомы.

Сегодня все было не в первый раз. Иначе ведь на камеру не целуются так жарко, так пошло… между нами в той жизни было многое.

Глаза уже хорошо ориентируются в лунном свете, поэтому темный пакет с красными пятнами сильно бросается мне в глаза. Одной рукой удерживая фотографии, я достаю из пакета содержимое.

Белоснежная рубашка была в чьей-то крови.

Боже.

Этой ночью я отдалась жестокому мужчине. Я крепко стиснула челюсти: я ведь до сих пор чувствовала его член в своей ладони и слышала его тягучее дыхание со словами «Быстрее, Настя. Быстрее». До сих пор.

Зажмурившись, я глубоко вздохнула.

Вместе с возникшим напряжением в низу живота я услышала, как назвали мое имя.

– Настя?

Рубашка выпала из моих рук, а фотографии я отпустить не смогла. Хотела бросить Багрову их в лицо, но сил не было.

– Что ты тут делаешь? – его голос становится строже, страшнее.

Низ живота стало неприятно потягивать. Малыш, подожди, тебе и семи месяцев нет, ты не можешь родиться. Рано рождаться, давай мама здесь сама разберется сначала?

– Объясни! – крикнула я из последних сил. – Объясни, что все это значит?!

Громкий голос эхом разнесся по пустому дому. Данияр подошел ко мне и мягко изъял из моих рук фотографии. Так мягко, словно они имели для него высокую ценность. Он уже успел надеть домашние штаны и, вероятно, обыскать весь дом в поисках меня.

– Это не первая наша близость? – спрашиваю первое, что приходит в голову, но очевидно не первое по важности.

– Я надеялся, ты вспомнишь сама, – раздалось мрачно сверху. – Не первая, Настя.

– Объясни же мне! – процедила я.

Я схватилась за низ живота, стараясь дышать реже, но глубже, как смотрела на курсах, что для меня оплачивал Данияр. Надо было успокоиться и взять себя в руки, но было так плохо и страшно, что малыш, кажется, решительно взбунтовался.

– Что с тобой?

– Я не знаю, – отвечаю я непослушными губами.

Багров усаживает меня на свое кресло, и перед моими глазами снова возникает пакет. И кровавые пятна на белой рубашке. Данияр сжимает мое запястье и не отпускает, не замечая следов, что забыл убрать от меня.

– Ты убил человека? – шепчу я. – Ты убил?..

– Не об этом думаешь, Настя, – жестко отчеканил Данияр. – Ты бледная, пульс большой.

Данияр нервничает, будто что-то осознает. Словно чего-то опасается. Фотографии стали спусковым крючком, а белая рубашка – выстрелом.

Я начинаю дрожать, потому что неожиданно для себя ощущаю много влаги между ног. Разведя ноги шире, вижу мокрое пятно на сорочке. Данияр тоже это видит, но он хорошо овладевает своими эмоциями и хватает телефон, который совсем недавно бросал в стену. Он звонит охране и велит прогреть машину, направление – роддом.

Закончив разговор, он неожиданно хватает мое лицо и убеждает посмотреть ему в глаза:

– Это нормально. Ты рожаешь, Настя.

– Срок… маленький. Данияр, я, кажется, теряю ребенка. Я его теряю.

– Нет уж, родная. Послушай меня, все немного иначе.

Данияр начинает нервничать, на его лбу выступили капельки пота, а руки были очень-очень горячими. Перед моими глазами все еще стоят наши счастливые фотокарточки и рубашка в крови. И моя намокшая сорочка.

– Блядь, родная, я думал, у меня еще много времени, – признается Данияр.

Я хватаюсь за живот, пытаясь настроить себя на лучшее.

Но все хорошее осталось позади. Впереди маячила