Амбер, ахнув, вытаращила на него глаза и так стиснула руки, что костяшки побелели.

— Что ты имеешь в виду? — хриплым шепотом спросила она. — Не понимаю.

— Мы спорили несколько недель без перерыва. Помнишь?

— Как это можно забыть? — горько сказала Амбер.

— Я работал до потери пульса. Был нетерпелив, раздражителен...

— Знаю, — тихо проговорила она, — можешь не рассказывать.

— Да. — Его глаза смягчились. — Помнишь, я больной прилетел из Австралии?

— Ты заболел в Австралии, — уточнила Амбер.

Он кивнул.

— Подцепил вирус. Доктора сочли, что я простыл, из-за переутомления. И вот... — он рукой показал на безжизненные ноги, — видишь? — Финн поднял голову. — Тебе известно хоть немного о моей болезни?

Амбер уже успела прочесть о ней все, что только смогла найти, и знала: Финну не повезло, его реакция на вирус оказалась слишком бурной.

— Это побочный синдром, который различается по своему типу и тяжести. — Она вздернула подбородок и уверенно посмотрела на Финна. — Но... я не хочу говорить о твоей болезни.

— Не хочешь?

— Да. Я не ухожу от скользких и деликатных тем, — оправдалась она, — но мне гораздо интереснее будет узнать, зачем ты целовал Биргитту?

Финн, непонятно почему, развеселился.

— Амбер, ты никогда мне не наскучишь. Своей непредсказуемостью...

— Где ты откопал во мне непредсказуемость? — удивилась она.

— Видишь ли, когда человек становится инвалидом, как я, например, он как бы срастается со своей инвалидностью, и все люди хотят говорить с ним именно об этом. Как будто он не живой человек, а воплощенная болезнь. Большинство людей, по крайней мере, — он сверкнул улыбкой, — но не ты.

Второй раз за день она получает изящный, красиво упакованный комплимент, но ни за что не попадется на эту удочку.

— Я жду, Финн.

Минуту или две он молчал.

— Вернувшись в Лондон из Австралии, я начал чувствовать странные вещи: онемение в пальцах ног, рук... и просто общую слабость. Все... даже самое простое действие требовало гигантских усилий. Интуиция подсказывала, что это нечто более серьезное, чем усталость или смена часовых поясов...

— И ты ничего мне не сказал? — перебила Амбер.

Он кивнул.

— Ничего.

— Почему?

Их взгляды встретились.

— Опять же интуиция. Почувствовал, что дела могут быть очень плохи. Я виделся с тремя докторами, экспертами в своей области. И один осторожно намекнул, что у меня, возможно, первые признаки этого страшного синдрома.

— И ты опять ничего не сказал?

Финн нетерпеливо тряхнул головой.

— Накануне Нового года, после возвращения от доктора Номер Три, я расклеился окончательно. Он хотел сразу положить меня в больницу, но я не согласился. И ему оставалось только отправить меня домой, отдыхать. В тишине...

— Так вот почему ты тогда выставил меня из квартиры, — догадалась она, — позвал для подготовки вечеринки специалиста и настоял, чтобы я заночевала у сестры?

Финн кивнул. В его глазах, кажется, мелькнул ответ на ее вопрос. Да уж, Фитцджералд выбрал нестандартное средство устрашения...

— Значит, поцелуй... — медленно начала она, — роман с Биргиттой... был ненастоящим, да? Инсценировкой?

Он кивнул снова.

— Совершенно верно. Я едва не рассказал тебе правду новогодней ночью. Ты была такой милой, понимающей... И, лишь оказав явные знаки внимания... хм... другой женщине, я мог вынудить тебя уйти. И ты сама любезно подсказала мне эту идею.

Амбер смотрела на него в полном смятении.

— Зачем, Финн? Зачем понадобилось меня прогонять в такую тяжелую минуту?

— Потому что болезнь стремительно прогрессировала, из того, что сказали медики, я понял: возможен самый страшный исход.

— Значит, ты мог умереть?

— Мог.

— И посчитал меня не способной принимать решения? Сомневался, что я останусь рядом... вопреки всему?

— Я не хотел, чтобы ты осталась рядом «вопреки всему»! — тихо, с печальным огоньком в глазах сказал Финн. — Чтобы ты одевала меня. Кормила. Убирала за мной. — Он замолчал, ожидая, что Амбер сморщится от отвращения. Не дождался. — Короче говоря, связала свою жизнь с ущербным человеком!

— Ты не ущербный! — с жаром возразила она, сама себе удивляясь. — Итак, с чего это ты вдруг передумал и пригласил меня сюда?

Он недоверчиво усмехнулся.

— Я не верю, Амбер О'Нил. Что ты готова...

Амбер раздраженно встряхнула головой.

— Финн, меня это не интересует. Я не нуждаюсь в похвалах, — резко сказала она. — И по-прежнему готова выслушать твою версию о новогодней вечеринке.

— Хорошо. — Он принялся водить рукой туда-сюда по подлокотнику коляски. — Тогда, в декабре, я почти не садился за рояль. Но думал, что уж со своими знаменитыми двумя пьесами я справлюсь. Почему это взбрело мне в голову, черт его знает. И я приготовился играть...

— Вспоминаю, — поежилась Амбер.

— Но вдруг понял, что пальцы меня не слушаются! Меня будто ударили битой по голове, вот тогда я и поцеловал Биргитту.

— И она поцеловала тебя, — ворчливо заметила Амбер.

— Да, — Финн пристально посмотрел на нее прищуренными глазами. — Знаешь, это меня не вдохновило. Ничуть.

— Но зато немного утешило?

Он помолчал.

— Возможно, я нашел бы в этом утешение при других обстоятельствах.

— А ты знаешь, я ни с кем не целовалась с тех пор, как мы расстались.

— Неужели? — Финн притих. — Правда?

— Истинная правда, и можешь стереть со своего лица язвительную гримасу, Финн Фитцджералд!

— Гмм... — Финн нахмурился. — Так вот, после твоего ухода я попросил Биргитту вызвать врача и... оказался в больнице.

— А записка? — требовательно спросила она. — Записка, которую Биргитта передала мне в больнице?

Финн поморщился.

— Я вымотался до предела, пока сочинял ее. И умственно и физически. К тому же пришлось уговаривать Биргитту. Она наотрез отказывалась брать записку.

— Почему?

— Потому что считала, что лучше сказать тебе правду.

— Но ты настаивал?

— Конечно, настаивал! Не хотел портить тебе жизнь.

— До сих пор?

— До сих пор, — повторил он.

— Так почему же ты все-таки передумал?

— Соскучился, — вкрадчиво сказал он.