– Она сестра убитой девочки. У нее заболевание сердца. Я видел это по телевизору. «Когда вы рождаете это в себе, то, что вы имеете, спасет вас. Если вы не имеете этого в себе, то, чего вы не имеете в себе, умертвит вас»[7].

Мы с Шэем совершали одну и ту же ошибку. Мы оба верили, что можно исправить прежнее зло, сделав позже доброе дело. Но, отдав Клэр Нилон свое сердце, он не вернет к жизни ее сестру. А мое появление в качестве духовного наставника Шэя Борна не умаляло того факта, что я был отчасти виновен в его пребывании здесь.

– Но, Шэй, невозможно обрести спасение, жертвуя органы. Единственный путь обрести спасение – признать свою вину и просить у Иисуса отпущения грехов.

– Что произошло тогда, теперь не имеет значения.

– Не надо бояться взять на себя ответственность. Господь любит нас, даже когда мы причиняем кому-то вред.

– Я не смог это остановить, – сказал Шэй. – Но на этот раз смогу все уладить.

– Предоставьте это Господу, – посоветовал я. – Скажите Ему, что сожалеете о содеянном, и Он простит.

– Не важно, что ты сделал?

– Не важно.

– Тогда зачем говорить, что сожалеешь?

Я замялся, пытаясь доходчиво растолковать Шэю, что такое грех и спасение. Это своего рода сделка: человек признается, а в ответ получает искупление грехов. Шэй видел для себя спасение в том, чтобы отдать часть себя – и через это ощутить себя целым.

Так ли уж несхожи эти две идеи?

Пытаясь разобраться в этом, я покачал головой.

– Люций – атеист, – сообщил Шэй. – Правильно, Люций?

Из-за соседней двери послышалось мычание:

– Мм… гм…

– И он не умер. Он болел, и ему стало лучше.

Больной СПИДом. О нем говорили в новостях, вспомнил я.

– Вы имеете к этому какое-то отношение?

– Я ничего такого не делал.

– Люций, вы тоже в это верите?

Я отклонился назад и встретился взглядом с другим заключенным, худым мужчиной с копной седых волос.

– По-моему, Шэй имеет отношение ко всему, – сказал он.

– Пускай Люций верит во что угодно, – откликнулся Шэй.

– А как же чудеса? – добавил Люций.

– Какие чудеса? – спросил Шэй.

Меня потрясли два факта: Шэй Борн не провозглашал себя мессией, Христом или кем-то еще. И он свято верил, что не упокоится с миром, пока не отдаст свое сердце Клэр Нилон.

– Послушайте, – обратился ко мне Люций, – вы собираетесь ему помочь или нет?

Может быть, ни один из нас не может искупить прошлые грехи, но это не означает, что не надо думать о будущем. Закрыв глаза, я вообразил себя последним человеком, с которым говорит Шэй Борн перед приведением в исполнение казни штатом Нью-Гэмпшир. Я представил, как выбираю цитату из Библии, созвучную ему, как смягчаю молитвой страдания этих последних минут. Я мог бы сделать это для него. Мог стать тем, кто ему нужен сейчас, ибо не стал тем, кто был нужен ему тогда.

– Шэй, – сказал я, – знать, что твое сердце бьется в теле другого человека, – это не спасение. Это альтруизм. Спасение – это возвращение домой. Понимание того, что не надо показывать Господу, на что ты способен.

– Ой, ради бога! – фыркнул Люций. – Не слушай его, Шэй.

Я повернулся к нему:

– Вы мне мешаете!

Потом я передвинулся, чтобы не видеть Люция и сосредоточить внимание на Шэе:

– Бог любит вас независимо от того, пожертвуете вы свои органы, совершали или нет ошибки в прошлом. И в день казни Он будет ждать вас. Христос может спасти, Шэй.

– Христос не сможет дать сердце Клэр Нилон. – Внезапно взгляд Шэя стал пронзительным и ясным. – Мне не нужно искать Бога. Мне не нужен катехизис. Все, что я хочу знать: смогу ли я спасти девочку, после того как меня убьют?

– Нет! – резко ответил я. – Нет, если вам сделают смертельную инъекцию. Это лекарство вызывает остановку сердца, и после этого сердце не подходит для донорства.

Свет в его глазах померк, и я затаил дыхание.

– Мне жаль, Шэй. Знаю, вы надеялись услышать что-то другое, и у вас добрые намерения… но нужно направить эти намерения в другое русло, чтобы примириться с Богом. И я могу в этом помочь.

Внезапно на первый ярус ворвалась молодая женщина. По ее спине рассыпался каскад черных кудрей, а из-под бронежилета виднелся безобразный полосатый костюм, хуже которого я не видел.

– Шэй Борн? – спросила она. – Я знаю, как вам стать донором органов.

Некоторые люди могут посчитать, что из тюрьмы выбраться сложно, а для меня одинаково сложно было попасть туда. Ладно, я не была официальным адвокатом Шэя Борна, но администрация тюрьмы об этом не знала. Я могла обговорить формальности с самим Борном, если бы попала туда.

Но я не учла, насколько трудно будет пройти через толпу, собравшуюся у тюрьмы. Одно дело – протиснуться мимо палатки курящих травку студентов с плакатами: «ЗАНИМАЙТЕСЬ МИРОМ, А НЕ ЧУДЕСАМИ», и совсем другое – объяснить матери и ее больному ребенку с лысым черепом, почему ты имеешь право обойти их в очереди, где некоторые ждали сутками. В конце концов, чтобы продвигаться вперед, мне пришлось говорить на ходу, что я адвокат Шэя Борна и передам ему их просьбы. Там были разные люди: пожилая пара, которой за одну неделю сообщили их диагнозы – рак груди и рак лимфатической системы; отец, держащий фотографии восьмерых детей, но оставшийся без средств для их обеспечения, поскольку потерял работу; дочь, толкающая инвалидное кресло матери и мечтающая, чтобы хотя бы на миг туман Альцгеймера рассеялся и она смогла сказать матери, что сожалеет о своем проступке, совершенном много лет назад.

В мире так много страданий, подумала я. Как любому из нас удается вставать по утрам?

Дойдя до ворот, я объявила, что приехала повидаться с Шэем Борном, и офицер посмеялся надо мной:

– Вы и остальная часть свободного мира.

– Я его адвокат.

Он посмотрел на меня долгим взглядом и что-то передал по рации. Минуту спустя появился второй офицер, который провел меня мимо блокпоста. Когда я уходила, из толпы послышались приветственные восклицания.

Удивившись, я обернулась и неуверенно помахала рукой, а потом поспешила за офицером.

Я никогда не бывала в тюрьме штата. Это было массивное старое кирпичное здание с внутренним двором, огороженным забором с колючей проволокой. Меня попросили отметиться в планшете и снять пиджак перед прохождением металлоискателя.

– Подождите здесь, – сказал офицер, оставив меня сидеть в небольшой приемной.