— Давно ты здесь? Я вроде не опоздал, — хлопаю я его по плечу.

— Если честно, то боялся опоздать, вот и приперся на час раньше. — Юрка выдал свое сообщение так, словно челюсти у него из железа и их забыли смазать машинным маслом.

Он порядком закоченел, я пытаюсь как-то поразмять эту жалкую сосульку, и, в конце концов, дружески подталкиваю его вперед! И все-таки он мне нравится — пришел и стоит до упада в одной курточке. Как и я когда-то. И я молча радуюсь тому, что сегодняшний день круто изменит всю его жизнь, он станет реальным пацаном, братом мне и остальным ребятам. Кончится его тусклое, никому не нужное существование.

Участники посвящения замерзли в ожидании мига исполненного значения — прикосновенья Учительского жезла, оставляющую вечную отметину братства. Как-то поведет себя Юра? Он, все-таки дернулся и закричал. Мы приняли его в братья, хотя каждый с удовлетворением подумал, что он на посвящении своем выглядел мужественнее. А по большому счету это было мелочью, которая забывается. Остается только отметина и братство.

* * *

Каждый из нас должен помнить клятву, данную при вступлении в ряды братства. Это напоминание Учителя. Мы вновь собираемся в клубе.

— Вы должны помнить о своей родине и если не хотите коптить небо, почем зря, то сделайте так, чтобы вас уважали и боялись за то, что вы — сила. А черные понимают только язык силы и ничего больше. Вы это осознаете? — и он выжидающе оглядывает нас.

— Да, Учитель! — Хор голосов отвечает ему.

— Вот и хорошо, что осознаете. А раз так, то отряды Вадима и Данилы завтра направляются на рынок, что на Петровско-Разумовской и наводят там порядок. Из-за черномазых там уже шагу ступить нельзя. — Учитель повысил голос, что делал крайне редко.

Если признаться, один его взгляд пугал меня больше, чем затяжные истерики исторички. Он несколько посуровел после разговора с тем самым Анатолием, который звонил накануне. А Юрку, как ни жаль, отдали не в мой отряд, на что я очень надеялся, а Даньке. Я очень рассчитывал на то, что мы с Юрой будем вместе, в конце концов, свой человек в отряде — совсем неплохо. Однако как ни крути, а это шкурнические мысли, и негоже держать их в голове, когда Учитель говорит о величии России. А все равно было бы здорово, если б я сблизился с Юркой точно так же, как когда-то с Федором.

А дальше его речь касается непосредственно меня: сегодня очередь моего отряда расклеивать листовки. Нужно охватить как можно больше территории и при том подальше от своего района проживания, чтобы избежать встреч со знакомыми.

С наступлением темноты я раздаю своим ребятам по внушительной пачке листовок и банке строительного клея с кистью, которыми меня снабдил Никита. Вся территория взята нами под пропагандистский обстрел, разбита на участки, по числу членов отряда. Так что работа каждого будет на виду. С тем мы и разбежались.

Самую толстую пачку я взялся расклеивать сам. Это по-командирски: самому до полуночи пройтись по дворам и украсить самые главные здания «приветами» из «Красного кольца». То-то шуму будет по всей Москве. Начнут срывать менты или чеченцы. Это нам на руку — только внимание к текстам привлекут. А текст хорош, не знаю, кто его написал, но здорово сочинил мужик — коротко и ясно, как в хорошей песне: «Россия — она одна и только для нас, русских! Потому что мы православные и белые».

Скорее всего, сам Учитель и написал, чувствуется его стиль. Я порядком промерз, пробираясь между домами, но к полуночи можно было гордиться проделанной работой: в моем квадрате не было ни одного дома, ни одного столба, на котором не красовался бы символ «Красного кольца». А еще я налепил листовку на дверь Интернет-кафе, в котором чаще всего тусовались чеченцы. И тут меня осеняет: а почему нам не создать сайт «Красного кольца»?

* * *

Утром я прямым ходом направляюсь в клуб. Сегодня школа обойдется без меня, а я запросто обойдусь без своей «суперской» школы. Учитель удивлен моим столь ранним визитом, но раз уж меня осенила гениальная идея, он готов выслушать.

— Учитель, а, что если мы сделаем сайт? Одним разом мы расклеим весь мир нашими листовками! — Я выдаю все на одном дыхании, какие выступления, информация, рубрики, и самое главное — дискуссии.

— Сайт, говоришь? — Учитель задумывается и, как всегда в таких случаях, начинает вертеть ручкой. Я с облегчением перевожу дыхание, значит моя задумка все-таки не полная дурь.

— Идея хорошая, но тут нужно все как следует продумать. Хорошую задачку задал, одним словом. Хвалю!

Я разворачиваюсь уходить, но у Учителя есть еще что-то для меня.

— Хочу сказать, что с заданием ты со своими молодцами справился на все сто процентов. Поблагодари от моего имени всех! Молодцы!

— Спасибо, Учитель, это все благодаря Вам.

Хорошие дни пошли, черт возьми! Неужели моя черная полоса, начавшаяся моим рождением, сменилась белой? Вот бы так оно и было на самом деле.

* * *

Поздно ночью бодро приближаюсь к дому, по привычке вскидываю взгляд на наши окна — света нет. С чего бы это? Пытаюсь открыть дверь своим ключом, не удается, ясно, что мама дома, через несколько секунд слышен шорох ее шагов, что-то она не торопится мне открывать — это на нее не похоже, даже на нетерпеливое притопывание не реагирует.

— Ты что притаилась в темноте? — шутливый тон призван взбодрить ее, ибо чувствуется, что с ней что-то не то. Вспыхнул свет и все стало ясно: мама стоит с заплаканным лицом. Она у меня вообще-то боевой товарищ, покричать, возмутиться и всплакнуть дела ради может, но чтобы, так вот, в темноте, горючими слезами — такое не припоминаю.

— Извини, Артем, я не хотела тебя пугать, — она проговорила это, с трудом удерживая слезы.

— Что случилось, мам? — я, как можно теплее, обнял ее. — Опять начальница разорялась?

— Какая там начальница, стала бы я из-за нее убиваться, только потише, а то бабушку разбудишь.

Видимо зря я радовался хорошему дню, что-то случилось из ряда вон выходящее.

— Да ничего страшного, просто перепугалась я сильно, — почувствовав, что я готов от нетерпения взорваться, несчастная мать призналась сквозь слезы: — Я же сегодня зарплату получила, а у меня сумку вырвали, когда я к метро шла. До того обидно, чувствую себя полной дурой.

Она вновь закрывает лицо руками, а я чувствую, как от ярости кровь вскипает во мне и гулко стучит в перепонках.

— Кто это сделал? — глухо вскрикиваю я, готовый взорваться от злобы, ярости, желания отомстить.

— Ну откуда мне знать? Спросил бы что-нибудь полегче. Только и успела запомнить: шапки, надвинутые на глаза, да странный акцент у того, кто ткнул меня в бок ножом…

Я на минуту представил мать: растерянную, жалкую, с сумкой в руках… И нож…

У меня словно отнялся голос. Со мной такого еще не случалось никогда в жизни. Никогда так вот физически я не ощущал столь сильной обиды за близкого человека и собственную беспомощность.