— У тебя телефон есть? — удивилась я. — Ты же вроде говорила, что живешь сейчас за городом. Или это рабочий?

— Да нет… — Лора немного занервничала. — Там, у бабушки, еще ремонт небольшой нужно сделать, так что я пока у подруги живу, в Новогирееве. Временно. А тебе-то можно позвонить?

— Увы, — я развела руками, — мы люди дикие.

— Ну ладно, тогда ты свой давай, если ее не найду, через тебя связываться буду, — обратилась Лора к Славе, и он начал диктовать ей свой, московский, с началом на триста один… — Ой, да мы соседи! — сразу встрепенулась Лора. — И где ты там обитаешь? На Молостовых? А я — совсем рядышком, на Напольном проезде, так что жди, как-нибудь в гости загляну!

А потом она взглянула на маленькие золотые часики и удивленно протянула:

— Мама дорогая! Так это я уже столько с вами болтаю? Ладно, пока! Созвонимся!

И она исчезла так же внезапно, как и появилась, оставив за собой осязаемый шлейф дорогого дезодоранта.

Глава 15

Плохая пьеса продолжала свое неспешное течение, все было проще пареной репы, все было — клише и тривиальность. Через неделю, отыскав в недрах своего до краев забитого письменного стола несколько курсовиков по «спецам», я позвонила Лоре, и она пригласила меня в гости. По приезде в квартире никакой подруги, разумеется, не обнаружилось.

— Ты понимаешь, — оправдывалась Лора, — одной так трудно жить! А я ведь раньше никогда одна не жила, даже как-то жутко. Ну а потом и ездить далеко до работы, ну, ты же женщина, ты должна меня понять…

В общем, выяснилось, что Лора живет сейчас на квартире своего непосредственного начальника Сергея Геннадиевича, чьей личной секретаршей она состоит уже больше полугода. Он, конечно, не идеал и старше почти на двадцать лет, но зато он добрый, пожалел ее, Лору. Дело было под вечер, почти все сотрудники по домам разошлись, а она сидела в приемной за своим секретарским столом и плакала, плакала, себя было очень жалко, потому что Толик (Толик — это муж) лишних денег потратил и с утра ходил злющий, завтрак прямо на пол вывалил, матом обругал, даже ударил слегка. Тут Сергей Геннадиевич и подошел к ней, он давно уже к ней клеился, и она ему все-все рассказала про себя, а он позвал ее к себе жить, сюда, в Новогиреево, это не его квартира, он сам из Питера, а эту только снимает, но все же лучше, чем совсем ничего. Ну, она и согласилась, почему бы и нет?

— А потом, он все-таки директор фирмы, деньжата у него водятся, — присовокупила Лора совсем уж грустно, — нельзя же бросить семью и уйти просто так, в никуда, мало ли что может случиться, кто тогда обо мне позаботится?

К концу повествования в Лориных глазах стояло по большой прозрачной слезе, а широкие черные стрелки, писанные по верхнему веку и придававшие ее серым глазам ланье выражение, вышли из берегов и безвозвратно утеряли свою геометрическую четкость.

Лору было очень жалко. Она сидела за кухонным столом, вжав голову в узенькие костлявые плечики, и нервно затягивалась длинной коричневой сигаретой «More» с ментолом.

— Ты меня не осуждаешь? — вопрошала Лора, заглядывая мне в глаза виновато.

— Нет, конечно, — говорила я, — это, между прочим, вообще не мое дело. К чему мне тебя осуждать? Только зачем ты нам тогда сказала, будто у подруги живешь? Это ведь нас никак не касается, так зачем же тогда врать-то?

— Ой, я как-то машинально, — протянула Лора, — а потом, мне перед Славой неудобно было.

— Почему это?

— Да сама не знаю, все-таки хочется на людей производить хорошее впечатление, а то мне неприятно, если они меня не любят.

Лора была неплохая девчонка, не жадная, она даже подарила мне почти полный флакон французской туалетной воды, которая ей не совсем подходила. Прошло немного времени с нашей случайной встречи в парке, а она уже числилась моей самой близкой подругой. Она частенько приезжала ко мне по выходным с пачечкой дорогого импортного печенья или с шоколадкой и совершенно очаровала мою нервную маму, потому что всегда была согласна внимательно, не перебивая, выслушать очередной рассказ о безвозвратно ушедшей молодости, поддержать сетования по поводу дороговизны и нестабильности в государстве. Она легко переносила мамино ворчание на большую политику и замечания по поводу нескончаемой «Санта-Барбары», кивала, поддакивала, и мама говорила мне: «Вот, бери пример с Ларисочки, она такая приятная, воспитанная девочка и такая женственная, может, хоть она на тебя, грубятину, положительно повлияет!»

Было лето, мы ходили загорать на Бисерово озеро. Рядом с хрупкой Лорой я чувствовала себя «глупым пингвином», который «робко прячет тело жирное в утесах», я стеснялась своей широкой кости и высокого роста. А Лора, кажется, вообще не способна была чего-либо стесняться. Она нежилась на стареньком покрывале, рассматривала парней и девчонок на пляже и делала в их адрес замечания, иногда очень меткие и комичные, а потом могла вдруг сорвать травинку, провести ею по своему загорелому бедру и брякнуть:

— На самом деле можно любить женщину…

А потом, после паузы, задумчиво добавить:

— Или собачку…

Лора была настолько откровенна, что иногда это даже пугало меня немного. Когда я познакомилась наконец с Сергеем, то была шокирована его слоновьими габаритами и красным, в прожилках, лицом, обрамленным реденькой ранней сединой, а главное — его необъятным высокомерием.

— Господи, как же ты с ним живешь-то? — спросила я позже, когда мы остались одни. — Тебе не противно?

— Да нет, даже забавно, — ответила Лора. — Он, когда спит, так трогательно ложится на бочок, сам отдельно, а пузико — отдельно, мягкое такое, рыхлое, в три складочки. Он еще губами во сне причмокивает, и смешно, и жалко его. А потом, я его вроде как люблю… Он только тяжелый слишком, как влезет на меня, так потом бедра два дня болят, уже и растяжки появились, во какие…

Лора задрала мини-юбку, благо рядом никого не было, и продемонстрировала мне внутреннюю сторону бедра с едва заметными белыми растяжками.

— А с Толиком ты что, развелась уже? — спросила я просто так, чтобы разговор на другую тему перевести.

— Да нет, зачем? — удивилась Лора. — Мне печать в паспорте пока ничем не мешает. Да и ему тоже. А потом, мало ли что может случиться… Сергей тоже последнее время ведет себя как-то странно, у нас с ним уже целых две недели ничего не было, ну ты понимаешь, а раньше — каждый день