работа, да, понимаю, вы слишком заняты, рисуете, наверное, не смыкая глаз?

– Бывает и до этого доходит, верно. Вам, правда, все понравилось? – спросил я снова, освободив свою руку от цепкой хватки.

– Да! Да! – восторженно вскричал он, уже не обращая внимание, что кто-то заметит его эмоции. – Понимаете, с возрастом мышцы уже не те, а вы изобразили их в точности, как с десяток лет назад. Это мотивирует меня к тому, что еще не все потеряно.

– Все произошло как-то само собой, – принялся я объяснять, – я просто посмотрел на фото и понял, этот парень настоящий воин! Я хочу, чтоб он остался на холсте именно таким!

На это заявление мой собеседник засмущался, как ребенок. В могучем теле детский стеснительный взгляд казался немного эксцентричным.

Настала минутная пауза. Слова благодарности были приняты и оставалось только, развернувшись, уйти. Нужно было забыть эту глупую идею о выходе к людям, похоронить ее вместе с тысячей других, не реализовавшихся идей и смириться с тем, что я не способен на поступки, на которые способен Сомерсет. Я тень этого города, разве кто-нибудь помнит о тени? Переживает о том, как она там? Не одиноко ли ей за спиной? Может, у нее есть что поведать? Нет, о тени никто не задумывается, тень появляется ниоткуда и уходит в никуда.

Я пожал огромную руку охранника и сказал на прощание, что надеюсь на повторную встречу, но он не был намерен прощаться.

– Куда вы? – спросил он, не отпуская мою руку. – Вы ведь на сцену хотели?

– На сцену? – растерялся я. – Да… А разве это возможно?

– Минуты две назад у вас не было сомнений! – ухмыльнулся он. – Чуть с ног меня не сбили! Что же теперь?

– Так нельзя ведь! Сами сказали, – недоумевая, ответил я.

– Я сказал, что не положено. Мое дело следить за тем, чтоб люди не натворили глупостей. Вы же не собираетесь творить глупости? – подмигнул он мне.

– Нет, конечно! – уверено вскрикнул я. – Мне лишь нужно сказать пару слов своему приятелю, вон тому, в маске.

– Тогда проходите, – он пригласил меня жестом к лестнице, ведущей на сцену, и добавил, – делающих глупости я выкидываю за шкирку, это у меня хорошо получается.

– Я не сомневаюсь в этом, – ответил я, поднимаясь вверх.

Сзади послышалось послание в рацию:

«Поднимается человек, не мешать»

«Понял», – ответила рация.

Глава двенадцатая

Когда я оказался на сцене, меня мгновенно охватил ледяной душ страха, колени задрожали, дыхание сперло, а в глазах помутнело. Мне открылся обзор на всех собравшихся, их намного больше, чем казалось снизу. Заметив мое появление, сотни глаз мгновенно повернулись в мою сторону и стали возмущенно изучать, как чужака, ввергнувшегося на их территорию. Сомерсет вещал свою речь, импульсивно жестикулируя руками, но, заметив, что внимание публики было потеряно, замолчал и медленно повернулся в направлении их глаз. Он сильно удивился, увидев, кто стоит позади него, но, подумав несколько секунд, гордо засмеялся, задирая голову назад.

– И как это называется? – смеясь, спросил он. – Возвращение блудного сына?

– Нет, – чуть слышно отозвался я дрожащим голосом, – я пришел сказать… Сказать, что ты повел этих людей не тем путем!

– Не тем путем? – продолжал он надсмехаться. – Ну, так давай! – указал он на толпу. – Скажи им об этом, ты ведь за этим здесь! Дамы и господа, – обратился он к публике, – мне только что сообщили, что мы собрались идти не в том направлении. – В ответ люди захохотали и стали выкрикивать что-то неприятное в мой адрес. – Не стоит! Не стоит! – успокоил их Сомерсет. – Послушаем правильного человека! – торжественно похлопав в ладоши, произнес он. – Ну? – снова обратился ко мне. – Они твои, только недолго, я не выдержу длительного публичного позора своего некогда соратника.

Какое странное стечение обстоятельств. Когда-то я потерял свою память, и все, что мне хотелось, – это лишь знать, кто я такой. Теперь я тут, на суде сотен озлобленных глаз. Я так торопился, что даже не посчитал нужным обдумать, а действительно ли мне есть что сказать?

– Здравствуйте, – подойдя к микрофону, произнес я. – Я пришел сказать, что не нужно оставаться приверженцем инкубатора, – люди смотрят на меня с недовольными лицами, я чувствую, как их энергетика сдавливает меня.

– Вы знаете, я слишком часто оставался в одиночестве и много думал о значении таких слов, как свобода, предназначение, счастье, наконец. О том, что же нужно сделать, за какую нить жизни дернуть, чтобы открылись все секреты одним разом? И, перервав все эти нити, я осознал, что ничего нет.

Давление публики обретало обороты, казалось вот-вот, и меня закидают тем, что под руку попадется. Но, выбирая между тем, чтоб сбежать с поля боя или быть убитым, я выбираю второе. Я сделал выбор, теперь я ответственен за него.

– Нет никаких секретов, есть только свобода выбора, и вы добровольно хотите отдать это бесценное сокровище в чужие руки, отдать им право решать, что вам можно, а что нет. Я говорю о том, что вы сами вольны выбирать, кем вам быть в этой жизни. Ни обстоятельства, ни время, в котором вы живете, ничего здесь не решает. Мир грязен, он наполнен насилием, ложью и корыстью? – Да! Мир яркий и солнечный, он состоит из любви, все в нем гармонично и взаимодополняемо? Тоже – да! Мир такой, каким вы хотите его видеть, и такой, каким вы его видеть не хотите. Эта двуликость и подразумевает выбор, если б все в мире было белое, мы бы лишились выбора, но оставались бы мы тогда людьми? Чтоб бы мы делали, если б все достигалось без каких-либо усилий?

Люди стали перешептываться между собой, создавая неприятный гул. Мне пришлось говорить громче:

– Потерпите минутку, и я уйду. О ком мы слышим, кого мы помним? Разве о тех, кто добился высот, просто щелкнув пальцами? Нет, мы знаем и вдохновляемся теми, кто с низов поднялся на вершину. Это их призвание. Глупости! Это их выбор! Однажды они решили, что не хотят принимать мир и устоявшиеся в нем принципы, и меняли его, и даже после смерти их цель остается живой. И я не верю в таланты, и не верю в предназначение. Никто свыше не сидит и не расписывает наши судьбы. Все определяется вашей или чужой целью. Ты не рожден сделать что-то определенное, ты рожден, чтобы выбрать из бесконечного числа дорог ту, по которой готов идти. Станешь ты непобедим или проживешь жизнь, полную разочарований от несбывшихся надежд, решать тоже тебе. Ты должен решить для себя, на что согласишься ради достижения