– Смотри, – открыв коробочку, Бойс выбрал черный мелок, развернул блокнот на чистой странице и пристроил его на колене. – Я тебя нарисую.

– Нарисуешь? – она пальцем дотронулась до мелков. Бойс рассмеялся и высыпал их ей на подол.

– Нарисую. А затем дам тебе бумажку, и ты нарисуешь меня, маму или Милле.

– Любопытный Милле.

– Он самый. Взгляни на меня, Катриона.

Наполненные жидким белым огнем глаза больно обожгли его. Бойс начал рисовать…

Милле и Анна прошли к скамье у дома, уселись на нее, стали наблюдать за Бойсом и сидевшей перед ним золотистой девушкой. Джон рассказывал женщине о своих планах, просил, страдал, делился грустью поэта и творца, читал стихи Китса. После того, как к делу приложил руку Бойс, вся колючесть Анны пропала. Она все понимала, соглашалась, изредка касаясь кармашка на переднике, где лежал подаренный ей рисунок. Милле делал вывод, что женщина эта, красавица, мать красавицы, обладает чуткой душой и способна оценить прекрасное. Способна его распознать. Способна ему посочувствовать, пожелать ему появиться на свет. Но она была полна тайной скорби. Почему? Джон ощущал это и не находил ответа.

– Почему вы грустны? – спросил он прямо. – Я хочу нарисовать вашу дочь. И все. Мои намерения кристальны. Я не таю в душе зла. Ваша дочь – дитя Божье, чудо, посланное нам, обычным людям для покаяния. Позвольте мне запечатлеть ее на холсте, ведь не зря Бог создал ее столь совершенной.

– Наверное, вы правы. Ваше ремесло восхищает. Молодой МакГрей… Его рисунок… Я хотела бы…Но …

– Но что? Говорите.

– Она сидит перед ним, смотрит на него, позволяет держать себя за руку. – Анна издала звук, похожий на короткое рыдание. – Никогда с ней не было такого, господин Милле. Катриона никому не смотрит в глаза. Ему смотрит… Со вчерашнего дня дочка тиха и весела. Какую власть он имеет над ней? Что вчера произошло у камня?

– Ничего, – Милле задумался, вспоминая вчерашнее. – Ничего не произошло. Он говорил с ней, как с ребенком. Он добрый малый. Думаю, Катриона чувствует его доброту.

Девушка в саду жемчужно рассмеялась. Милле почудилось, что от смеха ее над домом Анны Монро звездой зажглось счастье. Анна заправила под чепец выбившиеся пряди и вздохнула.

– Я нарисую ее, Анна, я принесу вам деньги в благодарность, чтобы вы могли отремонтировать ваш дом и жить в нем счастливо с дочерью. Я хочу, чтобы вы ни в чем не нуждались… Соглашайтесь.

Женщина поджала губы, не соглашаясь и не отказывая. Обходя кусты и грядки, сквозь сад к ним шел Бойс.

– Смотрите, – он подошел и показал Анне сделанный черным мелком рисунок.

Нарисованная Катриона с живым любопытством взирала на мать – ресницы распахнуты, зрачки смотрят сосредоточенно и разумно.

– Рисуйте Катриону, – сказала она и поцеловала рисунок. По ее щекам скользнули слезы. – Давно я не видела глаз дочери.

Утром, груженый художническим скарбом, Милле прибыл к домику под камышовой крышей. Бойс, который был занят беседой с матушкой, обещал явиться позже. Анна встретила художника приветливо и напоила парным молоком. Пока Джон устанавливал подрамник с холстом, вынимал краски, грунтовку и белила из наплечной холщовой сумки, готовил мелки и листы бумаги для набросков, устраивался на низкой скамеечке для дойки коров, специально вынесенной ему Анной из сарая, в саду показалась Катриона.

– Здравствуй, Катриона! – крикнул Милле и махнул рукой.

Девушка босиком прошлась по траве, остановилась возле белой лошадки Милле, привязанной к изгороди.

– Здравствуй, лошадка, – она погладила животное по мягким ноздрям, – как тебя зовут?

– Ее зовут Моргана, – ответил за лошадь Милле.

– Моргана? Ты волшебница. Злая и хитрая. Ты обманула своего брата короля, привела его к смерти. За это тебя наказали, превратив в красивую белую лошадку.

– Катриона, иди сюда! Ты не могла бы сесть на камень? Я накрыл его пледом для тебя.

– Твои длинные косы нужно украсить цветами, Моргана, тогда ты станешь еще лучше, и сможешь обмануть целую армию королей. Хочешь, принесу тебе яблочко?

Моргане понравились ласки Катрионы. Она благодушно фыркнула, закивала узкой головой. Катриона убежала в дом. Милле, сидя под широкополой шляпой, терпеливо ждал и смотрел на небо. Лошадка была накормлена целой горкой маленьких сладких яблок, которые Катриона вынесла в подоле платья. Милле ждал. Покончив с кормлением, девушка, не обращая внимания на художника, начала бродить по лужку взад-вперед, собирая цветы и что-то мурлыча себе под нос.

«Она собирается плести венок для лошади», – догадался Милле с досадой.

– Катриона! – снова крикнул он, – Ты не могла бы сесть?

Девушка запела. Милле тоскливо прикрыл ладонью глаза.

– Она вас не слушается? – вышла к калитке Анна.

Видя, что у гостя не ладится с Катрионой, женщина решила помочь.

– Боюсь, нет, госпожа Анна, – невесело рассмеялся Джон, – она меня не замечает.

– Вредная девчонка, она вас заметила, не сомневайтесь. Сейчас! – Анна пошла за дочерью, которая готова была вот-вот скрыться в леске, и взяла ее за руку. – Пойдем, озорница. Тебе нужно сесть.

– Я сплету венок Моргане.

– Сплетешь. Но для начала сядь. – Анна усадила дочку на большой булыжник, накрытый пледом. – Я соберу цветы для тебя.

Катриона надула губки и уставилась на пчелу, покорно сложив ладони на платье. Милле взялся за мелок, чувствуя головокружение от прилива вдохновения. Каждая черточка ее лица дышала изяществом. Рисуя такую модель, невозможно дать промах. Но счастье живописца длилось недолго. Он успел провести пару плавных линий. И Катриона поднялась.

– Куда ты?

Девушка от него отмахнулась. Милле едва слышно застонал и опять прикрыл ладонью глаза. Когда открыл их, увидел, что его натурщица стоит у кромки рощи. На место ее вернула бдительная мать, усадив, высыпала девушке на колени целый ворох полевых цветов.

– Плети на здоровье, Катриона, не уходи никуда.

Милле, чувствуя неизбежность продолжения истории с блужданиями, стал быстро рисовать. Катриона посидела минут пять, и занялась тем, что стала переплетать между собой стебли цветов. Джон вздохнул свободнее. Только он начал успокаиваться и перестал спешить, Катриона отложила работу и снова оказалась на ногах. Она поплыла на середину луга, поднялась на цыпочки, затанцевала….

Назад ее возвращали раз пять. Через час Милле, уставший звать, ждать, прикрывать глаза, вздыхать и снова ждать, бродил следом за Катрионой по лугу. Кипа листов в его руках заполнялась набросками – здесь линия щеки, там округлое плечико, силуэт платья, маленькая босая ножка. Анна больше не вмешивалась в творческий процесс, полола мотыгой грядки.

– Как поживаете? – раздался насмешливый голос из можжевеловых зарослей. Милле и Катриона обернулись. На поляну въехал караковый жеребец. Бойс спрыгнул с седла. – Вижу, работа кипит! Покажи,