— Надо собираться, Пушистая Сестричка, — мягко сказал он. — Поверь, нам тяжело отправлять тебя обратно в твою тюрьму, но здесь будет ничуть не слаще.

— Здесь вы сами решаете, что делать, а там кругом правила, охрана, вранье, степь эта непреодолимая! Какая мне разница, где подохнуть, здесь быстро или там медленно? Ну и что, что я не умею стрелять из арбалета? Я теперь человек второго сорта? Да?

— Не говори ерунды! — Даже спокойный Нож разозлился, ай да я! — Разница не в том, погибнешь ты там или здесь, а в том, что здесь и сейчас ты погибнешь бессмысленно, без всякой пользы. А это глупо. Понятно?

— Можно подумать, сидя в Пряжке я выучусь попадать из арбалета в мишень или владеть мечом!

— Раз можно, то подумай. Позже нам, возможно, пригодятся твои таланты, для этого ты и должна сидеть в Пряжке. Оставь мне, пожалуйста, коробочку с ушами вашего Ректора. Есть у меня одна интересная мысль. Пойдем.

Ножу я, конечно, не поверила. Он меня просто утешал, никто во мне никаких талантов с лупой не искал и не находил. Да и нет у меня их, этих талантов…

У повозок из Пряжки наутро я предстала в полном великолепии, с распухшим красным носом, истекающим соплями, и слезящимися глазами. Меня все-таки просквозило на улице.

Вот и пригодилась та теплая овчинная накидка, которую я купила на выигрыш в скачки.

Надзидама покосилась на такое явное нарушение формы и сказала:

— Но это не положено по регламенту.

— Хорошо, но тогда оставляйте ее здесь, в таком состоянии девочка ехать не может, — обрадовалась тетя.

— Нет, это не положено. Ладно, пусть кутается, я выдам ей еще одно дополнительное одеяло.

Я уже даже не расстроилась, настолько было ясно, что никто меня не оставит в столице.

Обнялась напоследок с тетей, забралась в повозку, в уголок, прислонилась к ее холодному боку и задремала.

С нашими я попрощалась утром. Сестра ночью плакала, а утром, чтобы никто не догадался, наверное, час умывалась ледяной водой, чтобы все лицо было красным, не только глаза.

Повозка наполнялась воспитанницами.

Никто не выражал радости оттого, что мы возвращаемся. Настроение было похоронное.

— Лучше бы и не приезжали сюда! — сказала Восьмая. — Только душу разбередили.

Пансионатский караван тронулся в обратный путь. Шестнадцатая из-под пелерины заговорщически достала пузатую фляжку.

— Давайте дернем, пока надзидамы нет!

Колпачок фляжки, наполненный слезкой, стал челноком ходить по рядам.

Я приняла его, наполненный в очередной раз, и равнодушно отхлебнула. Гадость, конечно, страшная. Обожгло рот, горло, огненной струйкой протекло в желудок, не поручусь, что не прожгло там дыры.

На какое-то время стало тепло.

Но не весело.

Я вернула пустой колпачок.

— А я замуж выхожу! — с вызовом сказала Двенадцатая. — Нашла одного. Уже ходатайство Ректору подали. Из Пряжки выберусь, а потом его, может, убьют в этой заварухе.

— А если не убьют?

— Убьют, — уверенно сказала Двенадцатая. — Должны. А может, это выход?

Выскочить за кого-нибудь из вновь присланной охраны, а потом найти Ряху и попросить его в знак старой дружбы не по ушам супругу чиркнуть, а по горлу.

И всем хорошо.

Второе одеяло мне никто, разумеется, не дал. Надзидама это тетушке пыль в глаза пустила. Чтобы мне дать, надо с кого-то снять. Ну масса желающих поделиться…

Ничего, мне и одного одеяла хватит.

Из него, овчинной куртки, пелерины и муфты я соорудила себе кокон, в котором и сопела, то сморкаясь, то икая после слезки.

Мы ехали строго на север.

Ну здравствуй, Пряжка! Век бы тебя не видеть! Путь от Хвоста Коровы до Пояса Верности утонул в потоке моих соплей. Единственная маленькая радость: мне удалось чихнуть на надзидаму и она тоже заболела. Мелочь, а приятно.

В Пряжке ничего не изменилось, в ней ничего не изменилось бы и сто лет спустя. Только еще холоднее стало.

Холодно было и в аудиториях, и в дортуарах, наверное, в этот раз денег в столице на пансионат выделили мало, не понял Обрубленный Хвост ценности нашего заведения и топили плохо. По полу гуляли сквозняки.

Девчонки по ночам взахлеб рассказывали о том, как провели время в столице, где были и что видели. А уж про ночь Таинственных Писем сочиняли так, что сами себе не верили.

Я помалкивала, отделываясь короткими фразами о том, что жила у тети, пила, ела, спала всласть да изредка ездила с ней по лавчонкам.

В Пряжке правду говорить — с головой не дружить.

Не буду же я в самом деле рассказывать, что встретила находящуюся в подполье сестру, вместе с Боевым Сопротивлением грабила гробницу Молниеносного в Долине Курганов, познакомилась с милым отрезателем ушей, выиграла на скачках, опозорилась в стрельбе из лука и арбалета, проклятый арбалет!

Только о допросе рассказала поподробнее.

На допросе, как выяснилось, побывали все.

Что пыталось узнать следствие, так и осталось загадкой. Форму штыря, который прекратил жизнь начальника охраны?

Занятия возобновились в полном объеме, опять нескончаемая череда занудных лекций по хозяйству, пухнущие от записей тетради с перечнями, реестрами, списками, таблицами того, что можно делать, а чего нельзя, что можно носить, а что ни-ни, что можно думать, а что категорически запрещено.

Серый Ректор изменил прическу и красовался теперь с длинными, стриженными в скобку волосами, закрывающими уши.

Волшебным образом поменял свои вкусы и преподавательский состав. Не прошло и месяца, как страстью к длинным волосам и закрытым ушам воспылали и остальные Магистры. Только Зеленый вдруг стал оппозиционером: его лысина вызывающе светилась на фоне остальных длинноволосых голов, возможно, даже без ведома хозяина.

Новым начальником охраны стал худой, хромающий на левую ногу человечек, который прибыл в Пряжку вместе с нами. Говорили, что в столице он занимал не самое последнее место под солнцем, и его решение добровольно отправиться на север, в забытую богами дыру за степью, удивило многих. Мне показалось, что он решил отсидеться у нас, пока Легион и Левое Крыло выяснят, кто из них будет жить дальше.

Первые дни после возвращения в Пряжку текли медленно и мучительно, а потом только защелкали один за одним, не зацепляясь в памяти, однообразные, как штыри в стене вокруг Главного Корпуса.

Чтобы мы поняли, насколько ничего не изменилось, Фиолетовый Магистр в первую же лекцию после каникул, не делая никаких скидок на состояние наших душ, устроил разбор такой необъятной темы, как "Катание дамы на коньках".