И ей нужно было пространство вдали от… всего. Ей нужно было пространство, чтобы переварить свое новое состояние, переварить то, что она пыталась сделать, переварить все те эмоции, которые вызвала в ней встреча с ним. Ей нужно было… она не знала, что ей нужно. Слезы навернулись ей на глаза, когда она смотрела на вид из окна, на то, что он дал ей, и на то, что она все еще не имела никакого значения, кроме той пользы, которую она ему приносит.

Она была уязвима для него во всех отношениях, и от осознания этого у нее жгло в груди.

Она смотрела на горы, размышляя, хватит ли у нее смелости прыгнуть с обрыва, чтобы спастись. Украсть наркотики и выпить эту смесь было самой низкой точкой ее депрессии, пустотой, в которой она не могла увидеть конца, как бы одинока она ни была. А он достал ее из пасти смерти. Она не сомневалась, что он сделает это снова, если понадобится. Очевидно, она была важна для любых его целей, хотя и не могла их себе представить.

Но даже ненавидя его за это, она втайне была рада его присутствию. С ним, даже со всем тем, что он принес, она не чувствовала себя одинокой. Странно, всю жизнь она делила свое пространство с людьми и чувствовала себя одиноко, а тут она была одна и почему-то не чувствовала себя такой подавленной. Знание того, что он был где-то в доме, заставляло ее чувствовать… просто чувствовать. И это было чертовски приятно — снова чувствовать что-то после столь долгого коматоза.

Она не заметила, как погрузилась в сон, но когда открыла глаза, рядом с ней горела лампа, а на улице было темно. Прохладный ветерок проникал через открытые двери терессы, и Лайла села на кровати, стирая сон с глаз, наблюдая за темным силуэтом мужчины, прислонившегося к перилам на холоде.

Накинув на себя самое мягкое и тонкое одеяло в ее жизни, она направилась к нему, как мотылек на пламя, мотылек, который знал, что сгорит, но не мог сопротивляться тяге в глубине души.

На улице было очень, очень темно. Луна тонким полумесяцем висела на небе, освещая все вокруг. Горы казались чуть чернее неба, а волны едва мерцали, но их шум был громким, как успокаивающее журчание воды, бьющейся о берег. Ветер мягко и холодно обдувал ее лицо, и Лайла глубоко вдохнула, позволяя себе впервые почувствовать себя на улице. У нее все еще был сопровождающий — и она сомневалась, что он позволит ей остаться одной на терассе, особенно после того, как она была так близко к смерти — но он не казался ей обычным сопровождающим. Ей нравилось делить с ним пространство, и каковы бы ни были его мотивы, он дал ей нечто ценное.

— Спасибо, — тихо прошептала она, совсем тихо, чтобы не нарушить момент.

Он ничего не сказал, просто смотрел в темноту, поставив локти на перила, его руки свободно свисали. Она посмотрела на его одежду, джинсы и толстовка, и поняла, что никогда не видела его таким одетым.

Он выглядел самым расслабленным из всех, кого она только видела за всю свою жизнь.

Вопросы бурлили внутри нее.

— Как долго ты здесь живешь?

— Несколько месяцев.

Она сделала шаг ближе.

— А как давно этот дом у тебя?

— Около пяти лет. На строительство ушел год.

Это было давно. Подойдя ближе к перилам, с бешено колотящимся сердцем в пустоте за ними, она схватилась за одеяло.

— Почему ты не жил здесь раньше?

Он повернул шею, чтобы посмотреть на нее:

— Тебя здесь не было.

У нее перехватило дыхание. Она не знала, как реагировать, когда он говорил такие вещи, как будто это были факты, а не ложь, которой он ее кормил. Ее сердце, отчаянно нуждающееся в его ласке, хотело верить в эти слова, верить в то, что он ей сказал. Но она слишком долго имела с ним дело, она знала, что он мастер манипуляций, и он знал, за какие ниточки дергать, ведь она была лишь его марионеткой.

Отвернув лицо, она ничего не сказала. Они просто стояли в темноте долгие, долгие минуты, прежде чем он нарушил молчание.

— Я не разбираюсь в эмоциях, — начал он, переплетая пальцы. — И никогда не разбирался. Я не считаю их особенно полезными, поэтому никогда ни к кому не привязывался. Люди были для меня либо бесполезны, либо наоборот — полезны.

Он полностью повернулся, чтобы снова окинуть ее взглядом.

— Хотя ты и очень хорошо вписываешься в мои планы, это все случайность. Ты была бы здесь, даже если бы не вписывалась.

Лайла почувствовала, что ее губы сжались.

— Ты лжец.

— Да, — согласился он без паузы. — Но сейчас я не вру тебе.

Она вздохнула, когда надежда, которую она считала мертвой и похороненной, всплыла вновь.

Она увидела, как его челюсть сжалась от этого звука.

Последовало напряженное молчание, прежде чем он двинулся к двери.

— Я буду спать в другой комнате, пока ты не пригласишь меня обратно. Комната твоя, как и весь этот дом. На кухне есть еда. Угощайся.

С этими словами он направился к стеклянным дверям.

— О и не пытайся снова покончить с собой. Ты очень близка к тому, чтобы получить ответы на многие вопросы, которые давно тебя тревожат. Ты же не хочешь их упустить, не когда ты так так близко к ответам.

Придурок.

Он всегда держит перед ней морковку правды, но никогда прямо не говорил ей, что скоро расскажет, всегда откладывая это на «когда-нибудь». Она не знала, была ли это фраза, чтобы заманить ее на крючок, или он действительно хотел ей что-то рассказать. В этом была загвоздка: она никогда не знала, что он имеет в виду. Но она попалась, и приманка ответов была сильнее приманки смерти, по крайней мере, на данный момент.

Покачав головой, она вошла внутрь, закрыла за собой стеклянные двери и поняла, что она грязная и голодная. Первым делом она направилась