нес всякую чепуху и один только страх попасть куда-нибудь в Ивановку вернул его к жизни. Промелькнули и воспоминания, как он два раза ездил к родителям Соëлмы и вместе с её мамой они ходили на кладбище. А как перед этим он ходил к декану Соёлмы и почему-то ему было стыдно просить номер её родителей…Но он уговорил дать номер.

Но вот он вернулся в настоящее время и ещё раз повторил:

— Просто забудь.

Ваня зашел с продуктами:

— Давайте пацаны похаваем и я пошёл. Моя наверное потеряет… Итак я дома не ночевал сегодня, ещё с работы отпросился. Буду хоть со Светкой целый день возиться, пусть моя убирается или чего-нибудь там.

Паша и Дима одновременно посмотрели на него. Вот это отношения думали они.

Чуваку двадцать лет, уже женат, дочке уже два года. Светка-это его дочь. После школы он нигде не учился, зато работает на двух работах. Сегодня он должен идти на вторую работу.

Жена, видимо, спокойно его отпустила, но и он торопится домой, хоть не работу, зато с ребёнком побудет.

Такой простой парень, в какой-нибудь деревне сказали бы даже “простодырый”, а на деле не такой и простой. Талантище, он сочинял стихи и на досуге обучался искусству татуировки. Возможно у него будет свой кабинет…

Все так просто.

“Почему нам так просто не живётся?”

читалось на лицах Паши и Димы.

После завтрака Ваня спешно собрался и ушёл, а парни стали убираться, позвонили хозяину и ожидали скорее уйти.

Дима чувствовал нужно поговорить, но о чем и как…

Паша это почувствовал:

— Я знаю. Только ты с ней больше не встречайся.

— Я убить её хочу, понимаешь?

— Понимаю.

Дима посмотрел на Пашу. Ещё бы он не понимал. Конечно, он все понимал.

Как он живёт дальше… после такого?

Вот это сила воли. Уму непостижимо.

***

На следующий день, в воскресенье, Дима работал.

Сидел на проходной за переписыванием лекций и докладов.

На работе была тишина, Диму никто не трогал, что ему весьма нравилось. Он успел сделать уже достаточно много и встал из-за стола, чтобы достать другие тетради, как вдруг телефон заиграл знакомую мелодию. “Оля… “- подумал Дима-на неё стояла определённая песня. Он не подумал её заблокировать. А теперь она позвонила.

— Ну, чё звонишь?

— Может впустишь?

— Я тебя? Свали отсюда! — заорал Дима и бросил трубку. В трубке доносились отголоски “ну пожалуйста”, их Дима ещё успел услышать. Он выглянул в окно.

Поодаль стояла Олька в неизменной, юбчонке и ботинках. Димой овладели смешанные чувства.

— Дима! — заорала Олька. — Если ты меня не пустишь, буду кричать, орать, звонить, я не уйду, пока ты меня не пустишь!

Дима молчал.

— Дима, я люблю тебя, я не понимаю, как это вышло, это случайно получилось.

— Обьясни это кому-нибудь другому-проорал Дима из окна.

— Я люблю тебя, я что угодно сделаю, я верной буду, у нас ничего не было, клянусь!

Дима с напыщенным видом вышел за ворота базы. Собаки района давно поднялись на уши и от этого по всей улице стоял гул.

— Ты хочешь чтобы меня с работы уволили?

— Нет что ты, только пусти, только на пять минут! Хочешь, я на колени встану, Дима…

Дима молча наблюдал за театром одного актёра. Олька и правда встала на колени:

Дима, я так и буду стоять на коленях, пока ты меня не простишь, любимый, Димочка, я не хочу тебя терять, ну пожалуйста, поговорим. Ну, пожалуйстаааа!

Мимо шёл какой-то пьяница с синяками на лице и с бутылкой в руке. Несмотря на ещё прохладную погоду его мастерка была надета на голое тело и расстегнута. Он остановился энергично начал махать руками, уставясь на картину Репина.

Ээй, у вас все харашо? — спросил он.

Дима подумал, что привлекать внимание таких мрачных типов точно не стоит(и вообще, что он делает среди всяких баз, территория не жилая?) и ответил:

— Да, всё хорошо. Иди, иди. Мы сами.

Олька заголосила ещё громче размазывая слезы по лицу. Пришлось помочь ей подняться и завести на проходную.

Когда они зашли, Олька сразу полезла целоваться. Дима грубо оттолкнул её. Он отвернулся и сел возле стола. Какое-то время Олька сидела на диване, но потом достала носовой платок, вытерла лицо, высморкалась и скинула куртку. Подошла к Диме и опустилась на колени и легонько погладила по ноге. Дима пыхтел от злости. Он сидел молча смотря перед собой и сжимая кулаки. Олька медленно начала расстегивать пуговицы на своей рубашке. Сегодня она предусмотрительно надела именно рубашку. Дима продолжал упорствовать, но напряжение казалось достигло предела. Олька скинула рубашку на пол, медленно распустила Косу и кокетливо отвела волосы назад. Затем скинула бюстгальтер и начала ласкать освободившиеся и почувствовавшие кайф груди. Так делают девушки, когда после трудного дня приходят домой, снимают намучавший тело бюстгальтер и растирают груди с чувством пришедшей наконец свободы. Олька конечно пошла дальше, она буквально заходилась в блаженстве от своего тела. В этой пелене блаженства, мурча, словно кошка она начала тереться о Димину ногу.

Дима не выдержал. Напряжение достигло пика, он уже чуть ли не заносил руку, чтобы избить Ольку. А тут она так возбуждает его и в то же время он так её ненавидит. Нужно что-то с этим сделать, снять напряжение.

Одним рывком он поднялся. Олька сразу все поняла и бросилась к кровати на ходу скидывая остатки одежды.

— Я сзади-грубо скомандовал Дима. Практически на ходу он скинул ремень, длина и футболку. Как только он опустился на кровать и встал на колени, он сразу же вошёл в Ольку. Он вёл себя наигрубо — так больно схватил Ольку за волосы и так сильно запрокинул голову, что ей показалось, что у неё на голове лопнет кожа, а несколько шейных позвонков сломается к чертовой матери.

Этого показалось мало, через какое-то время он отпустил Олькины волосы и начал со всей силы шлепать её по заднице. Ольке хотелось кричать от боли, в какой-то момент он вышел и начал шлепать со всей силы, вымещая всю злость, боль на Олькины ягодицах. У Ольки на глазах выступили слёзы, она сжала зубы, но жаловаться было нельзя. Она не могла испортить такое действо. Иначе потом Диме не будет стыдно. Дима, еле опомниться и продолжил занятие любовью. Войдя в, Ольку он навалилось на неё всем телом и начал прикусывать и целовать уши, шею, что возбудило Ольку до безумия. Дима засовывал в Олькин рот пальцы, доводя тем самым до изнеможения, а потом закрывал рот рукой, не давая