Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что не так, отец Димитрий? — спросил Пономарь.
— Колдуньей, говорите, была? — ответил священник. — Пошли, поищем.
Искать долго не пришлось — нужная комната нашлась напротив кухни. Небольшая, с одним окном. По центру стол и четыре стула. У стены трехъярусная этажерка с книгами. В углу еще один столик, навроде туалетного: какие-то камни, пучки трав, книга и трехрожковый подсвечник с оплавленными огарками. Сквозь открытую форточку свистнул ветер, пузырями надув занавески, выстрелил в стекла россыпью капель, дом заскрипел, словно к стене привалился кто-то большой и тяжелый.
Отец Димитрий сразу прошел к столику, взял книгу, распушил страницы, встряхнул — на пол спланировал листок с каким-то рисунком. Священник подобрал его. Федоров, заинтересовавшись, подошел.
На тетрадной странице в клеточку было нарисовано лицо. Ощущение, что рисовал ребенок: неровный, удлиненный овал, нос крючком, черточка рта… Присутствовала в лице какая-то неуловимая странность, неестественность… А потом Федоров понял: дело было в том, что лицо смотрело. По-настоящему. Вот эти небрежно очерченные кружки глаз с точками посередине — они имели выраженный взгляд. Лишенный эмоций, но очень внимательный, какой-то оценивающий. Но главное — взгляд этот был явно не человеческий.
— Жутковатый рисунок, — отметил подошедший Пономарь.
— Когда зовешь черта, будь готов, что он откликнется, — произнес отец Димитрий.
— Что это значит? — спросил Федоров.
— Значит, что ваша колдунья дозвалась.
Он свернул рисунок в трубочку и достал спички…
— …больше делать нечего? Слышь, деда, тебе говорю!
Федор Иваныч сидел на своем месте — между столом и холодильником — и с хмельной добротой посматривал на хозяйничающего внука. Из-под расстегнутой рубахи торчала ветхая майка с растянутым воротом. Усы свои он накрутил так, что они торчали, как у Бармалея. Игорь переставил грязную посуду в мойку, сноровисто смахнул в подставленную тарелку картофельную кожуру и прочий мусор, вывалил в помойное ведро. Вздохнув, ухватил стоящую перед дедом бутылку, почти пустую.
— Эй! — обиженно вздыбился Иваныч.
— Позавчера пил? — укоризненно спросил внук.
— Пил, — признался дед.
— Вчера пил?
— Э…
— Пил, пил! Дядя Юра с кладбища, небось, хороший пришел. И продолжили, наверное.
— Ну, совсем немного… Э, э, обожди!
Но было уже поздно: Игорь решительно перевернул бутылку над раковиной.
— Хватит, дед! Что ты как алкоголик?
— Ладно. — Иваныч обреченно вздохнул и сгреб ладонью усы, опустил книзу. — Пойду покурю. Ты заканчивай тут.
— Курить тоже вредно, — заявил в клетчатую спину Игорь.
— Кто бы говорил, — проворчал Иваныч, подхватывая с вешалки телогрейку.
На улице вовсю бушевал дождь, в кустах бесновался ветер, срывая последние листья. Стекла в ячеистых окнах еле слышно позвякивали. Иваныч не решился открыть дверь, остался курить на терраске. Было сыро и неуютно, на облезлых подоконниках расплывались лужицы воды, напротив окна маятником качалась ветка яблони, иногда ударяя в стекло.
Дверь распахнулась, грязный пол залило теплым домашним светом.
— Ничего тут не подныкал? — подозрительно осведомился Игорь.
— Чего?
— Водку на терраске не припрятал?
— Нет, внучек, не припрятал, — смиренно произнес Иваныч.
— Смотри.
— Ремня сейчас дам! — резко сменил тон дед. — Как со старшими разговариваешь!
— Спокуха, предок! — Игорь юркнул за дверь.
И снова стало неуютно. Настолько неуютно, что и курить расхотелось. Федор Иваныч растер кончик папиросы о закопченный край консервной банки, передернулся от холода и вошел внутрь.
На столе уже стоял накрытый вышитой салфеткой заварочный чайник, были расставлены кружки, в тарелке высилась горка пряников.
— Садись, — пригласил Игорь.
— Там на холодильнике конфеты есть, — напомнил Иваныч.
Пар поднимался над кружками — и от одного его вида в желудке разрасталась теплота. Аромат чая — с привкусом осенней травы — висел над столом. Игорь, перехватив эмалированную ручку полотенцем, лил крутой, бурливый кипяток. Старик сноровисто наколол щипцами сахар, разложил по блюдцам — он научил внука пить вприкуску, Игорю этот способ очень понравился. Главное в нем было, как пояснил дед, втягивать из блюдца максимально горячий чай с максимальным прихлюпыванием.
— Чего сегодня-то за повод? — поинтересовался сквозь причмокивания Игорь.
Старик вопросительно уставился на внука поверх блюдца.
— Водку почему пил?
— Да вишь ты, старушка одна померла.
Игорь мастерски сымитировал вопросительный взгляд деда.
— Подруга моя давняя, полюбовница, — пояснил Иваныч.
— Чего ж не женился? — с детской непосредственностью спросил внук.
— Так замужем она была.
— Могла бы и на тебе пережениться, если на то пошло, — все так же просто рассудил Игорь.
Стекла в рамах поскрипывали от напора ветра, далекий фонарь искрился сквозь капли колючими проблесками. Непогода набирала обороты.
— Как домой-то пойдешь? — озаботился Федор Иваныч, отставляя пустое блюдце.
— Не хотелось бы. — Игорь тоже поставил блюдце и снова наполнил из кружки.
— Нельзя. Помнишь, какой переполох в прошлый раз устроили? Носились как оглашенные.
— Дед, давай я им от магазина позвоню…
— Обожди пока. Может, уляжется. Пряник вон бери, пока свежий.
Игорь послушно взял пряник и принялся грызть его боковыми зубами по причине отсутствия двух передних. Дед вздохнул и снова подхватил блюдце.
— Так и ходили с ней, с Клавкой, значит, вокруг да около. Видел, как голуби по весне друг вокруг друга вертятся? Вот и мы… Муж у ней был, скотина трусливая. Как-то увидел, что синяк на шее, выпытал. Пошел к нему, поговорил… Помню, раму его головой вынес.
— Пристрелил бы по-тихому.
— Ты что говоришь, обормот! — вспылил дед. — Картин заокеанских пересмотрел?
— Ну ты же фашистов стрелял, — попытался оправдаться Игорь.
— Так то фашисты, балбес! А это наш, советский. Все ж таки отец ее дочерей.
— А у тебя оружие было?
— Э, брат! — расцвел Иваныч, крутанув ус. — Ты знаешь, сколько у меня его имелось?
— Сколько? — заинтересовался Игорь, отложив недогрызенный пряник.
— Давай считать. — Дед, в свою очередь, отставил блюдце. — Два люгера с собой привез. Так? Так! Хорошие, парень, машинки. ТТ еще к ним. Ну, тут у соседей повыменял ППШ…