– Если человек влюблен, даже безответно, он счастлив мечтой. И будет счастлив до тех пор, пока остается хотя бы тень надежды на ответные чувства.

– А если у влюбленного умер родственник?

Он со стоном откинулся на спинку скамейки:

– Ну что ты заладила: «родственник» да «родственник»?

– А ты почему заладил: «любовь» да «любовь»? У кого что болит...

– Так у тебя все-таки кто-то умер?

Оля посмотрела на него в упор.

– А ты влюблен?

– Тьфу, – рассердился парень, – ты невыносима!

– Может, еще шоколадку? – с ироничной улыбкой протянула она ему блестящую обертку.

Парень тоскливо посмотрел на разломанную плитку и язвительно пробормотал:

– Счастье от шоколада, конечно, не может быть абсолютным, если у нас умер родственник. Пожалуй, я пас.

Девушка откусила кусочек шоколадки и после недолгой паузы сказала:

– Далась тебе абсолютность! Ее вообще не существует, а счастья вокруг много, даже в простых вещах, нужно только его увидеть. Любовь же... – Она умолкла. – Впрочем, про нее мне неизвестно.

– Ты никогда никого не любила? – Денис от волнения задержал дыхание.

Но она сказала совсем не то, что он хотел услышать:

– Себя считается?

– Я о другом, – выдохнул он.

– Понятно. – Оля ослабила на шее красный пушистый шарф. – Только как узнать?

– Любовь окрыляет, – произнес он. И тут же прибавил: – Так говорят.

– Хм, окрыляет... Лишь для того, чтобы человек воспарил над своими проблемами, забылся, а потом крылья отнимают – и хрясь...

– А может, не у всех отнимают? – засомневался Денис.

– Может... – Девушка вздохнула. – У самых достойных, наверное, не отнимают.

– А достойные, они какие? Старушек переводить через дорогу надо? Подавать нищим? Ни над кем не прикалываться? Не ругаться матом? Не распивать спиртных напитков? Молиться на ночь?

Оля фыркнула.

– Я думаю, достойными вполне могут быть те, кто пытается стать лучше, чем есть.

– А кто не пытается?

Девушка пожала плечами.

– Кто не пытается, тот как раз и хрясь... Обычно всегда.

Он ничего на это не сказал. Неожиданно ему стало понятно, почему любовь его раньше не настигла. Любовь, оказывается, не для всех.

От пришедшего на ум объяснения Денис резко выпрямился и заглянул девушке в лицо:

– А ты веришь в любовь, которая дается в наказание?

Их взгляды встретились, и она прошептала:

– Верю.

Ему хотелось ее поцеловать, лучше момента еще не было, но он, как и прежде, не посмел.

Оля положила шоколад в обертке на скамейку между ними и сказала:

– Бери.

Он взял не сразу, а когда потянулся за плиткой, случайно накрыл ее пальцы своей рукой.

Девушка ничего не сказала, лишь во взгляде внезапно промелькнула паника. Денис ощутил тепло ее кожи, хрупкость тонких пальчиков и подумал:

Что надо еще? Возможно ль блаженнее быть?

Но ангел мятежный, весь буря и пламя,

Летящий над миром, чтоб смертною страстью губить,

Уж мчится над нами![12]

– О чем молчишь? – спросила Оля, не глядя на него.

Он сперва хотел придумать что-то быстренько, но затем весело прочел:

Я тебе ничего не скажу,

И тебя не встревожу ничуть,

И о том, что я молча твержу,

Не решусь ни за что намекнуть.[13]

Девушка не улыбнулась, даже не посмотрела на него, а мягко, но решительно высвободила свою руку.

Ему мучительно захотелось повернуть время вспять, чтобы никогда не читать ей этих дурацких строк.

– Я пошутил! – когда молчание затянулось, воскликнул Денис.

Оля повернулась к нему и грустно сказала:

– Знаю... жаль.

От ее слов у него перехватило дыхание. Это был еще один шанс на поцелуй, но он и его упустил. Нарочно. С ней ему хотелось по-другому...

Моросил дождь, блестели на деревьях листья, в лужах дрожала вода. Оля подтянула к себе теснее ноги, чтобы не мокли, и прижалась к сидящему рядом парню.

– Холодно? – заботливо спросил Денис.

– Ага, руки мерзнут.

Он взялся за ручку раскрытого над ними зонта:

– Давай я буду держать.

Девушка подышала на окоченевшие руки и спрятала их в рукава свитера.

– Можно сходить в кафешку тут неподалеку и купить горячего кофе, – предложил Денис. – Хочешь, я схожу?

– Нет, не нужно.

Ей не хотелось, чтобы он уходил. Было необыкновенно хорошо сидеть под зонтом, прижавшись друг к другу, и смотреть через прозрачную клеенку в мелких каплях на темно-серое небо, разговаривать обо всем и ни о чем, обмениваться взглядами. Она полюбила их странные встречи, непохожие ни на свидания влюбленных, ни на прогулки друзей – совсем не такие, что случались обычно в ее жизни. Их отношения ассоциировались у нее с ярким кленовым листом, парящим над землей, они балансировали на грани между двумя самыми сильными чувствами – любовью и дружбой. Как лист, они могли, подобно птице, взмыть в небо, а могли упасть на землю, но не разбиться, а медленно умереть.

Она не верила в дружбу между мальчиками и девочками. Если та где-то и существовала, то ее почему-то обошла стороной. Парни предлагали ей дружбу, но всегда с расчетом на любовь, а как только понимали, что шансов нет, уходили из ее жизни. Она могла позвонить им от скуки, вернуть, но возвращались они лишь с новыми надеждами на взаимность. Им во всем виделся намек, они смотрели влюбленными глазами, разговоры сводили к теме серьезных отношений, пытались приобнять, лишний раз дотронуться и, конечно, лезли целоваться.

Оля взглянула из-под ресниц на Дениса – в груди стало горячо-горячо от мысли, что их лист все-таки воспарит в небо. Иногда ей казалось: этот парень точно такой же, как другие, желания его просты и понятны, но день за днем ее представление о нем осыпалось, точно скульптура из сахара, и воссоздавался новый образ – интереснее прежнего.

«Что же ему нужно? Просто собеседник, который далек от его настоящей жизни, или нечто большее? – гадала она, разглядывая красивый профиль юноши. – Возможно, тут он отдыхает, а я ему вроде бы не мешаю... Глупость! Зачем он пришел сюда в такую отвратительную погоду? Зачем я пришла? Только ли потому, что люблю эту аллею?»