Последнее, что видела Аннет перед тем, как впасть тяжёлое нескончаемое забытье — лезвие кинжала, чиркающее по белому джентльменскому горлышку, и подтёки алой крови, пропитывающей дорожный камзол её похитителя.

Потом, спустя целую вечность, она пришла в себя с тяжёлой головой, ломотой во всём теле — скорее всего, от долгой неподвижности — и по характерному покачиванию, которое ни с чем не спутать, определила: она на корабле. Паника, всколыхнувшая её и заставившая застонать от боли в ожившем теле, поутихла, едва в полутьме — трюма? каюты? каморки? — она разглядела привязанного неподалёку к ножке кровати сына. Тот спал сидя, прислонившись к стене, с разводами от слёз на щеках — видимо, очнулся раньше, напугался, что мама лежит, как мёртвая, и долго плакал.

…И потянулись самые тяжёлые дни в жизни маркизы-трактирщицы.

Раньше она считала, что нет горше печали, чем тоска по любимому. Оказалось, ещё больнее — невозможность помочь собственному ребёнку. Особенно, если в своё время наслушалась о нравах и методах тех людей, к которым они попали, и теперь дрожала от страха, понимая, что с ними могут сотворить всё, что угодно. Потом совершенно случайно она узнала, что её и сына от страшной участи заложников спасал лишь приказ нанимателя — не причинять вреда похищенным и относиться со всевозможным почтением. Конечно, рабский ошейник и цепи не сочетались с понятиями гостеприимства, но… Аннет и за то благодарила бога. Её-то вскоре освободили, справедливо считая, что никуда она от своего детёныша не денется…

Они с Анри притворялись, что не понимают бриттской речи. Успели договориться, пока к ним не зашёл главарь пиратов. Потому-то при них Дрейк-младший не стеснялся общаться со своими людьми, и из обрывков разговоров Аннет смогла кое-что понять.

Их похитили по приказу какого-то очень важного вельможи. Бриттанца. Эта сволочь…

(Тут Аннет выразилась так витиевато, что Ирис невольно покраснела, не сколько от смысла сравнений, сколько от неожиданности. Услышать забористые словечки из уст женщины казалось невообразимым. Но раз уж воспитанную даму довели до подобного — сколько же ей пришлось пережить?)

…Этот мерзавец, конечно, не собирался делиться планами с пиратами, но однажды проговорился (опять-таки, по словам Дрейка) что «рыжую Бесс ждёт большой сюрприз, и теперь на сможет кое-кого крепко прижать». Не составило труда догадаться, что их с сыном собирались использовать как орудие шантажа против Генриха, Анри-старшего, и противостоять чужой воле Аннет не могла. Не могла!

Во всяком случае — здесь, в открытом море. А вот на суше… Там можно попытаться что-то сделать. О, она отлично помнит все уроки капитана Винсента и сбежит непременно! Главное, что если побег не удастся — сына не убьют и не покалечат. Ей, конечно, как менее ценной заложнице, может и достаться, но она сильная, выдержит.

Но вопреки ожиданиям плавание затянулось. По расчётам Аннет, они давно должны были высадиться на Альбионе; ведь, в самом деле, что такое — пересечь Ла-Манш быстроходному бригу? При попутном-то ветре потребуются сутки, не больше. Каких-то двести морских миль… При условии кратчайшего пути от Гавра, конечно. Однако выросшей на корабле капитанской дочке не составляло труда по положению солнца, заглядывающего в иллюминатор, определить, что парусник мчится не на север, а на запад, а затем, через несколько дней, повернул на юго-запад, позднее на юг…

Пошла третья неделя плавания, когда курс сменился вновь. На этот раз — на юго-восток. Неужели злодеи передумали и везут их на Восток, на продажу? Или кто-то ещё предложил за них большую цену, чем прихвостень Елизаветы?

Злоключений пленников, пережитых за эти несколько недель плавания, хватило бы на целую книгу. Но Аннет ограничилась лишь кратким описанием. О том, с каким пренебрежением относился к ним главарь, которого язык не поворачивался назвать капитаном, ибо офицерское звание — не для всякой швали. А от взглядов кока и помощника, приносящего еду, хотелось прикрыться паранджой на восточный манер. О том, как она едва отбилась от покушений на свою честь, когда, угрожая жизни маленького Анри, Дрейк хотел принудить её к близости, и лишь угроза пожаловаться не кому-либо, а Билли Боулу, бессменному Командору Берегового братства, возымела действие. Ни в грош не ставящий ни королеву Бесс, ни своего нанимателя, бывший флибустьер занервничал. Хрупкая маркиза оказалась дамочкой с секретом, и с чёрт её знает кем в покровителях. А так как перерезать ей горло запрещалось, боле того — велено доставить живой — мало ли кому и впрямь нажалуется? Связываться с ребятами Боула, особенно из квартердек-команды, которую он частенько посылал на зачистки неугодных — себе дороже. На службе у королевы капер числился лишь официально, а душой и телом до сих пор принадлежал Братству. Аннет интуитивно отдавила ему любимую мозоль — и выиграла небольшое послабление. По крайней мере, её более не домогались.

День за днём она ковырялась шпилькой в механизме хитроумного замка цепи, удерживающей ножку сына. Ребёнок считался слишком ценным пленником, чтобы склепать на нём грубые кандалы: цепь была, словно для коронованной особы. Не слишком толстая, хоть и прочная; под ножное кольцо-браслет подложена полоса овчины мехом наружу, чтобы не натирала железная кромка, сам же браслет замкнут крохотным замочком, чудом ювелирной работы, иначе не назовёшь. Однако терпение, помноженное на трудолюбье, оказались сильнее бриттских хитроумных механизмов. Не прошло и недели, как замок сдался.

Но приходилось вести себя очень осторожно и после прогулок по каюте возвращать путы на место. Трижды в день в каюту приносили еду, а помимо этого, устраивали порой досмотры: на месте ли цепь? Не расшатаны ли звенья? Не припрятано ли под матрацами или под подушками, или в иных тайниках какого-нибудь оружия? Один Бог ведает, что там собирался обнаружить Дрейк, и как могла сговориться пленница с коком, притворяющимся слепоглухонемым. Скорее просто хотел лишний раз унизить и напомнить, кто здесь хозяин.

Она не собиралась сдаваться и разыгрывать жертвенную овечку. Настоящая морячка, Аннет выжидала лишь удобного случая, чтобы сбежать. На первый взгляд, намерение бессмысленное, но из рассказов старого Хью, да и примеров по собственной шкурке она помнила, что, порой, провидение приходит на помощь даже в самых безнадежных случаях. А потому — ждала, прислушивалась, приглядывалась. На палубу их не выпускали, но где расположены шлюпки, Аннет знала. Подсушивала и копила в тайничке под двумя половицами сухари. Предсказание Бенедикта придавало ей силы. Они встретятся с Генрихом, а значит — нынешнее испытание завершится благополучно.

Но всё же, распознав первый признаки приближающегося шторма, она испугалась.

Что удивительно — страх, похоже, после всего пережитого отшиб ей память. Аннет и сейчас, откровенничая с Ирис, не могла толком припомнить, как и с помощью чего умудрилась соорудить для сынишки жилет из пробковых пластин — скорее всего, ободрала стенную панель из мягкой пробки, но чем скрепляла — для неё до сих пор остаётся загадкой. В памяти отпечаталось: она уверенно говорит Анри, что совсем скоро они повеселятся, и это будет настоящее приключение, а вот противным пиратам будет не до веселья… Она говорила без остановки, лишь бы он не боялся, лишь бы не боялся… И ещё запомнилось, как грозно и неумолимо надвигается прямо на них, на иллюминаторчик, борт чужого корабля; и лишь по какой-то прихоти взбесившихся волн ударяет не в стену их каюты, а где-то рядом. Страшный удар, сбивающий с ног; трещит и стонет обшивка, кренится пол, Анри съезжает прямо ей в руки…