Юра встал с подоконника, вышел в прихожую. Он снял трубку, набрал номер. Прозвучал один гудок, второй, третий. Женский голос на другом конце сказал:

– Алло.

– Здравствуйте, Елена Петровна. Это Юра. А Аня дома?

– Дома. Сейчас позову. Как у тебя дела?

– Нормально. А у вас?

– Тоже, в общем, ничего… Аня! Подойди к телефону. Юра звонит… Ну, до свидания, Юра. Всего хорошего…

– До свидания…

– Алло, – сказала в трубку Аня, – привет. Почему так давно не звонил? Я сама собиралась…

– Ну… Работа, расследование это…

– Ну, ты сам это выбрал…

– Давай не будем про это опять… Слышала про аварию?

– Слышала. Но как-то так, отрывочно… Это серьезно?

– «Голос Америки» говорит, что серьезно…

– Почему тогда наши молчат?

– А когда они что-нибудь говорят? Слушай, я собираюсь приехать Первого мая. Хорошо?

– Да, конечно. Ты давно собирался… Я уже заждалась…

– Ну, до встречи.

– До встречи. Целую.

– Целую. Пока.

* * *

Столы с темно-красными скатертями были отделены друг от друга деревянными перегородками, покрытыми темным лаком. На столе перед Олей и Юрой стояла бутылка вина с желтой этикеткой «Монастырская изба», два бокала, по одной маленькой тарелке с зеленым горошком и куском мясного рулета и по большой – с котлетами «по-киевски» и картофельным пюре. На краях тарелок видны были полустершиеся золотистые буквы «Ресторан».

На сцене в углу играл ансамбль: барабанщик с длинными волосами по бокам и лысиной, полный высокий кучерявый басист с большим носом, маленький клавишник в джинсовой кепке и Саша – гитарист. Басист пел в микрофон:

Вот новый поворот,

Что он нам несет:

Пропасть или взлет,

Омут или брод,

И не разберешь,

Пока не повернешь.

За столом через проход сидела компания азербайджанцев. Все они были небритые, с седеющими волосами, в пиджаках и вытертых джинсах.

Песня закончилась. Оля кивнула на азербайджанцев:

– Я этих часто вижу на Минском базаре. Продают там цветы…

– Саша говорит – они здесь каждый вечер сидят. Денег море, а тратить не на что. Вот и приходят в кабак, пируют…

– Тебе они не нравятся?

– Мне, в общем, все равно…

– А моя мама их очень не любит. Называет «нацменами» – сокращенно от «национальные меньшинства». А когда злая, говорит «черножопые»… – Оля улыбнулась. – И еще она не любит негров и вьетнамцев. Ну, тех, которые здесь учатся. Говорит, что если негр сидит в автобусе с ней рядом, то ей неприятно, потому что черный… А мне, знаешь, тоже все равно…

– Налить тебе еще?

– Немножко. Я обычно вообще не пью…

Юра налил себе до краев, Оле – до половины.

Они чокнулись.

– За что пьем? – спросила Оля.

Юра пожал плечами, сделал большой глоток. Оля слегка пригубила.

– Следующая песня исполняется для Коли, у которого сегодня день рожденья, – сказал басист.

За столом рядом с азербайджанцами компания парней захлопала в ладоши. Музыканты вступили. Басист запел:

Но снится нам не рокот космодрома,

Не эта ледяная синева,

А снится нам трава, трава у дома,

Зеленая, зеленая трава.

Оля взяла бокал, сделала долгий глоток, поставила его на стол, стала вилкой собирать с тарелки горошек. Одна горошина выскользнула, скатилась со стола на пол.

– Знаешь, я так школу не любила, так рада была, когда все закончилось… – сказала она. – Там так все глупо. И учителя – такие идиоты просто. Им не то, что в школе, им в колхозе надо бы работать. – Она улыбнулась. – Мне из-за того обидно… Если бы училась в нормальной школе, то могла бы поступить куда-нибудь… Даже, может, в Минск…

Юра молча слушал. Оля продолжала:

– …Нет, конечно, были и нормальные, но мало… Остроумова по математике. Ну, или директор… Он хоть и придурок был, но предмет свой – физику – знал хорошо. Правда, мне ни физика, ни математика не нравились. Мне скорей гуманитарные…

– А зачем тогда пошла в строительный?

Оля пожала плечами.

– Так, по дурости. С Оксаной за компанию подали документы. Я поступила, она – нет. Пошла в училище на маляра… Сейчас практика у нее – на стройке, в Казимировке.

Песня закончилась. Один из азербайджанцев встал, подошел к сцене. Он что-то долго объяснял басисту, махая руками. Басист что-то говорил в ответ, мотал головой. Азербайджанец ударил басиста кулаком в плечо. Басист в ответ ударил его ногой. Остальные азербайджанцы вскочили. Щуплый парень в компании за соседним столом снял очки, спрятал в карман, бросился на азербайджанцев. Он ударил одного в челюсть, второго – ногой по яйцам, запрыгнул на их стол. Под его ногой треснула и лопнула тарелка с колбасой и зеленым горошком. Горошины покатились по столу.

– Что, азеры черножопые, против нас? – крикнул парень.

Кто-то попытался схватить его за ногу, он увернулся, ударил ботинком в нос самому пожилому «азеру», спрыгнул со стола. В драку включились другие парни с соседних столов. Юра привстал, Оля схватила его за руку.

– Не надо. Хватит с тебя фашистов…

Юра вырвал руку, вскочил, прыгнул в толпу дерущихся, с ходу ударил «азера» в белой рубашке, заляпанной кровью, ногой по ребрам. Другой «азер» ударил его стулом по голове. Юра упал. Оля выскочила из-за стола, подбежала к нему.

Драка охватила половину ресторана. Опрокидывались столы, звенела посуда. От стульев отламывали ножки и пускали в ход. Официанты, столпившись у входа на кухню, наблюдали за дракой. В зал вбежали четверо ментов.

– Ну-ка разошлись, быстро! Кому я говорю?

Лейтенант выхватил из кобуры пистолет.

– Счас, сука, стреляю, если не прекратите!

Дерущиеся остановились. Юра медленно приподнялся, сморщился, потрогал затылок. Оля сидела рядом с ним на корточках. Пол вокруг них был усыпан осколками тарелок, горошком, кусками вареной картошки. У ноги Юры валялся кусок колбасы на вилке.

Оля помогла Юре встать. Он оперся одной рукой о стол со сдернутой скатертью, другой еще раз потрогал затылок. На полированной столешнице было нацарапано «Игорь, 12.07.84».

– Может, в травмпункт? – спросила Оля.

– Ты мне всегда предлагаешь травмпункт…

– Ну, ты ж сам такой непутевый… Двадцать три года, следователь прокуратуры, а постоянно влезаешь в драки…

– Все в порядке… Давай лучше закажем еще бутылку…